– Вроде бы здесь невидимый барьер… – начал Ренни.

– Да, я понял, – оборвал его Герцог. – Не знаю, что это значит, но я понял. – Он оставил Ренни и направился к своей подчиненной, из носа которой все еще капала кровь, не увидев, как у оскорбленного второго члена городского управления полыхнули красным щеки. – Джекки! – Герцог мягко положил руку ей на плечо. – Ты в порядке?

– Да. – Она коснулась пальцем своего носа. – Он не выглядит сломанным? По ощущениям – он не сломан.

– Он не сломан, только распухает. Но я уверен, что к Празднику жатвы нос придет в норму.

Она слабо улыбнулась.

– Чиф, – к ним подошел Ренни, – я действительно думаю, что мы должны кому-то об этом сообщить. Если не в Министерство национальной безопасности, по здравом размышлении я понял, что это перебор, тогда, возможно, в полицию штата.

Герцог отодвинул его в сторону. Мягко, но недвусмысленно. Почти что оттолкнул. Пальцы Ренни сжались в кулаки, но тут же разжались. Жизнь свою он выстроил так, что по большей части толкал сам, не позволяя толкать его, но это нисколько не отменяло простой истины: кулаки – для идиотов. Примером тому его сын. Но оскорбления следовало помнить и заставлять за них расплачиваться. Обычно позже… и так получалось даже лучше.

Месть становилась слаще.

– Питер! – Герцог позвал Рэндолфа. – Свяжись с Центром здоровья и спроси, где их чертова «скорая»! Я хочу видеть ее здесь!

– Это может сделать Моррисон. – Рэндолф достал фотоаппарат из своего патрульного автомобиля, чтобы заснять место аварии.

– Ты можешь это сделать, и немедленно.

– Чиф, я не думаю, что Джекки так уж сильно ударилась, а кроме нее…

– Если я захочу узнать твое мнение, Питер, я им обязательно поинтересуюсь.

Рэндолф бросил было на чифа злобный взгляд, но, оценив выражение лица Герцога, кинул фотоаппарат на сиденье и схватился за мобильник.

– Что произошло, Джекки? – спросил Герцог.

– Я не знаю. Сначала почувствовала покалывание, как бывает, если коснешься рукой штырей штепселя, который вставляешь в розетку. Это ушло, но потом я ударилась… и я не знаю, обо что я ударилась.

– А-а-а-х! – выдохнула толпа.

Пожарные направили рукава на горящий лесовоз, но за ним струи обо что-то ударялись и возвращались к пожарным, а брызги образовывали в воздухе яркие радуги. За свою жизнь Герцог не видел ничего подобного… разве что в мойке для автомобилей, когда ты сидишь в кабине и наблюдаешь, как струи воды под высоким давлением бьются о ветровое стекло.

Потом он увидел радугу и на стороне Милла, только маленькую. Одна из зевак – Лисса Джеймисон, городской библиотекарь – направилась к этой радуге.

– Лисса, не подходи туда! – крикнул Герцог.

Она его проигнорировала. Напоминала загипнотизированную. Встала в нескольких дюймах от того места, где струи высокого давления били по прозрачному воздуху и отлетали назад, раскинула руки. Герцог видел капельки водяного тумана, заблестевшие на ее волосах, которые она собрала на затылке в пучок. Маленькая радуга исчезла, потом сформировалась вновь, за спиной Лиссы.

– Ничего, кроме тумана! – крикнула она, и в ее голосе слышался восторг. – Там столько воды, а здесь ничего, кроме тумана! Как от увлажнителя воздуха.

Питер Рэндолф поднял мобильник и покачал головой.

– Сигнал есть, но дозвониться я не могу. Наверное, все эти люди, – он обвел толпу рукой, – перегрузили сеть.

Герцог не знал, возможно ли такое, но действительно практически все или с кем-то разговаривали, или фотографировали. За исключением Лиссы, которая по-прежнему вела себя как лесная нимфа.