На лице Альфии не дрогнула ни единая мышца.

– Мама, колбасу я приносила вчера. Семьсот граммов. Ты же не могла съесть за день такое количество?

– Что ты врешь! Никакой колбасы ты мне вчера не приносила! – Тусклые маленькие глазки сердито уставились на Альфию.

Альфия подошла к холодильнику и открыла дверцу.

– Вот же она.

– Ты мне не говорила!

– Я говорила, мама. Ты забыла.

Старушка шустро скользнула с кровати и проковыляла к холодильнику. Ссутулившаяся от старости, некрасивая, неопрятная, она была похожа на маленького серого паучка. С любопытством развернула пакет, внимательно оглядела колбасу, понюхала.

– Селедкой воняет! Фу! Ешь сама эту гадость!

Альфия попыталась взять у нее из рук сверток.

– Если не хочешь, давай сюда. Я отдам в отделение, больные съедят за милую душу.

Старушка быстро протянула вперед цепкую лапку.

– Еще чего не хватало! Я сама ее съем!

– Ну ешь. Только с хлебом. Хлеб у тебя есть?

– Не надо мне хлеба!

Старушка быстро отрезала кусок колбасы и засунула его в рот. Альфия подошла к окну, где стояли маленький столик и тумбочка, достала из ящика нож, из хлебницы – батон и аккуратно отрезала несколько кусков. Включила электрический чайник.

– Давай я все-таки сделаю тебе бутерброд. Без хлеба живот заболит.

– А помидор ты мне не принесла? Я же тебя просила.

Альфия присела на материну кровать, скинула туфли и пошевелила пальцами.

– Помидоры пока нельзя. Ты сама жаловалась вчера на боли в боку.

– Ну, тогда и колбасу не хочу! Пахнет селедкой.

«Может, действительно в холодильнике рядом с рыбой лежала?» – Альфия босиком подошла к холодильнику и стала перебирать продукты.

– Чего ты там роешься?

– Селедку ищу.

– Нечего рыться. Нет там никакой селедки. Скажи лучше, как у вас дела? Как бабушка?

Альфия вздохнула, захлопнула холодильник, надела туфли и стала мыть клубнику.

– Чего не отвечаешь? Как бабушка?

Альфия повернулась, посмотрела на старушку в упор.

– Мама, ты меня дразнишь? Ведь ты же прекрасно знаешь, что бабушка умерла семнадцать лет назад.

– Да? А я забыла.

– Неправда. Ты спрашиваешь нарочно, чтобы потом спросить об отце. Чтобы это не выглядело, как ты выражаешься, неприлично.

– Хватит меня учить. Как у отца дела?

– Думаю, что нормально. Хотя ты тоже прекрасно знаешь, что его я не видела вообще никогда.

– Надо бы съездить проведать! Нехорошо дочери даже не знать, как живет ее отец!

Щеки Альфии покрылись красными пятнами.

– А отцу, значит, хорошо тридцать семь лет не знать, как живет его дочь?

– Господи, в кого ты такая злая! – Старушка опять уселась на кровать и включила телевизор. – Об отце слышать не хочешь, мать тоже бросила!

Альфия даже онемела от неожиданности. Уставилась на мать.

– Как это я тебя бросила?

– А так! Не приходишь по месяцу, и не допросишься у тебя ничего!

Альфия сощурила глаза, как от боли.

– Чего именно не допросишься?

– Будто сама не знаешь! Помидоры и те поленилась принести, все тебе некогда! Хороша дочка, нечего сказать!

Сердце Альфии бешено колотилось. «Не смей! Не смей разговаривать! Выйди из палаты! – приказывала она себе. – Ничего, кроме ссоры, все равно не выйдет. Относись к ней как к постороннему человеку. Не будешь же ты устраивать с другими больными ссору из-за помидоров?»

Но сердце стучало, гнев требовал выхода, а разум просил справедливости. «Ужасно! Ужасно лечить собственную мать. Где взять терпения? Где найти доброты, любви, если их нет и в помине? Не могу даже видеть это противное, злое чужое лицо».

В памяти всплыл старый сон. Они с матерью идут куда-то летом, в ночи, по незнакомой дороге. Мать, еще совсем молодая, хрупкая, одета в какой-то темный ситцевый сарафан, идет молча, как всегда, отстраненная от нее. Ветер взметает с ее лба мягкие кудряшки с легкой рыжинкой. Вдруг налетает буря, и страшная туча поднимает и как на крыльях уносит мать. Альфия остается одна на дороге. Она бежит вслед за тучей, кричит, спотыкается, но мать уже на небе, вверху, далеко. А она, Альфия, стоит на земле и тянет к ней руки, кричит, умоляет тучу вернуть ей мать. Но мать не смотрит на нее и улетает все дальше, пока совсем не исчезает в небесах…