– Возьми порошок в тумбочке. – Настя разжала пальцы и снова легла на живот.

Ольга проглотила последний кусок и икнула.

– Только отсыпь при всех! – сказала она. – А лак для ногтей давай сюда за посредничество. Я ногти покрашу. У меня теперь новый доктор!

Обладательница лака для ногтей потерла ушибленную задницу, пробурчала: «Ладно, принесу!» – и скрылась в направлении душевой.

– Думаешь, она там мыться будет? – скептически прокомментировала Марьяна. – Губы накрасит, глаза подведет, разденется догола и будет душем себе между ног наяривать. Потом привалится к стене и зарыдает басом. Она все время так делает, я уже не раз видела.

– Это последнее дело, – укоризненно покачала головой Хохлакова. – Я лично так не могу. Только с мужчинами. А каким другом способом – ну уж нет! Не по-божески это!

– А мне это вообще не надо! От этого только одна зараза! – отозвалась со своего места Марьяна.

– Да тебя послушать, и мужиков-то нормальных на свете нет! – Оля Хохлакова была натурой любвеобильной и верила в людей. До помещения в больницу она была замужем четыре раза.

– А их и быть не может, если вокруг и света нет, только тьма…

Интересную беседу прервал звук открываемой ключом двери. Послышались незнакомые шаги. Обе женщины обернулись: в их отсек вошел новый доктор Дмитрий Ильич. В руках он держал пачку историй болезни. Доктор явно не знал, с какой палаты начать. Собственно, отделение состояло не в прямом смысле из палат, а из отсеков с широкими проемами вместо дверей. Все было устроено так, чтобы от входной двери просматривались все койки.

– Не бойтесь, идите к нам, доктор! – позвала его Хохлакова, увидевшая Дмитрия первой, – ее кровать располагалась ближе всех к проему. Радость первого свидания чуть омрачало только сожаление о ненакрашенных ногтях.

– Почему вы думаете, что я вас боюсь? – остановился около ее постели Дима.

– Я не думаю. Я вижу! – сказала Хохлакова. – Начните с меня! Что это у вас? Истории болезни? А Альфия Ахадовна никогда с собой истории не берет. Думает, что сопрем. И правильно – мы это можем!

Оля бравировала. При виде любого молодого сильного мужчины она испытывала острое возбуждение. Но возбуждение ее не просто связывалось с желанием. Она чувствовала к избраннику страсть сродни материнской – если бы Оле позволили, она ухаживала бы за предметом страсти с тем же рвением, с каким достойная мать ухаживает за первенцем.

– А зачем вам истории болезни красть? – спросил Дима.

– Ну как же, доктор! – в недоумении надула испачканные губы Хохлакова. – Для нас история болезни – все равно что паспорт.

– А паспорт тоже бывает фальшивый, – сказала Марьяна. – Только фальшивые паспорта делают мошенники, а фальшивые истории болезни – темные люди. И здесь такие есть! – добавила она, понизив голос.

Дима окинул взглядом помещение – куда бы сесть. Кругом только койки, койки, койки… И на них женщины. Скучные, землистого цвета лица. В дальнем конце коридора – столовая. Он решил сесть туда.

– Доктор, вам помочь? – За спиной его раздался голос Совы. Она подошла и остановилась рядом. – Вообще-то у нас доктора к больным не ходят.

Дима в недоумении посмотрел на нее.

– Вы скажите, с кем хотите побеседовать, я вам в кабинет больную приведу. – Сова мягко отобрала у него картонные папки.

– Я просто познакомиться зашел, – пробормотал Дима. – А для беседы, конечно… – Он сообразил, что в кабинете с глазу на глаз с больными действительно работать спокойнее.

– Так отнести истории? – спросила Сова.

– Куда?

– В кабинет.

Дима на секунду задумался. Почему-то ему все-таки захотелось настоять на своем.