Самым старым в лаборатории был рабочий, хозяин мастерской. Николай Николаевич перевалил за пятьдесят. Вторым по возрасту шел начальник лаборатории Альберт Тарасович. Ему уже исполнилось тридцать восемь лет, у него было двое детей, отдельная двухкомнатная квартира и готовая кандидатская диссертация. Одним словом, совершенно взрослый человек. Было еще трое сотрудников в возрасте, им было около тридцати пяти, остальные – моложе, в основном до тридцати.

Работы было всегда полно. В то время молодые инженеры не задумывались, открыт ли заказ, научно-исследовательская это работа (НИР) или опытно-конструкторская (ОКР), есть ли перспектива довести изделие до серийного производства или нет, каков источник финансирования и так далее. Делали, что начальник дал, а куда пойдет работа, пусть руководство разбирается. При таком подходе, при большом количестве внутриинститутских НИР и даже внутрилабораторных поисковых работ, загрузка тех сотрудников, которые могли что-то делать, была очень велика. Ну, а тот, кто не мог или не хотел, при сем присутствовал. Вопрос же, может или не может инженер работать, решался в этой обстановке очень быстро. Правда, результаты работ, не подкрепленных постановлениями правительства и министерскими приказами, часто нигде не использовались, что называется, шли «на полку». Зато уровень разработок был очень высок, а молодые специалисты быстро становились специалистами классными.

Помимо работы, к которой относились очень серьезно, у лабораторной молодежи было и все остальное, что бывает в молодежном коллективе.

Молодая жизнь в лаборатории била ключом. Самой молоденькой, двадцатилетней, была та девушка, которая привела Сережу в лабораторию. Ее дразнили Маврикиевной. Она не откликалась и отворачивалась, насупясь, пока не называли, как положено, Света. Дело в том, что, придя в лабораторию полтора года назад, Света представилась, как Светлана Никитична. «А, Никитишна!» – сказали в ответ ребята. «Я – не Никитишна!» – возразила Светлана. «Ну, тогда Маврикиевна!» – тут же ответили ей.

Над Светкой посмеивались. Открыв на переменке в своем вечернем институте запечатанную пачку вафель, Света могла обнаружить вместо вафель аккуратно выпиленные в размер кусочки фанеры. Выгружая дома из тяжеленного портфеля учебники, могла найти подложенную ребятами чугунную болванку, которую она протаскала целый день: с работы в институт, из института домой. А если бы не разобрала портфель, то носила бы и дольше! Сначала Светлана ужасно обижалась и хотела увольняться. Потом поняла, что шутят над всеми, перестала принимать эти выходки на свой счет и сама стала участвовать в подобных каверзах, устраиваемых другим. Однажды прибили к полу, прямо сквозь подошву, старенькие туфли начальника, которые он переобувал на работе. Светлана сама располагала туфли в «художественном беспорядке», чтобы владелец не догадался, что туфли трогали, а потом Валера Полоскин поработал молотком. Цель затеи состояла в том, чтобы начальник, скинув уличные туфли, сунул ноги в эти и шлепнулся бы, при попытке сделать шаг. Но в этот раз не удалось. Альберта Тарасовича насторожило неестественное расположение прибитых к полу шлепанцев. Он потрогал туфли рукой и сказал: «Вот черти! Ну-ка, отдирайте». Все засмеялись, а Полоскин подошел с клещами и вынул гвозди, приговаривая: «И кто же это мог сделать?»

Тому, что Светлана не уволилась, осталась, способствовало и то, что она была спортивной девушкой, бегала на лыжах, ходила вместе со всеми в подшефную школу играть в волейбол. В общем, Светлана освоилась в коллективе и к моменту появления Сережи в лаборатории уже покрикивала на сослуживцев в спортивном зале за проигранную подачу.