За очередным поворотом змея пропала, зато я выскочила на грунтовую дорогу. Мысленно ругаясь стала оглядываться и если не змею, то хоть какой-то ориентир найти как выйти к людям. В десяти метрах от меня дорога заворачивала влево, я пошла туда. И правильно сделала: под деревом стоял покосившийся указатель с четырьмя подписанными стрелками.

— Постой. Куцики. Болото. Ведьма. Весело у них здесь.

Что такое Куцики я не знаю, к ведьме не хочу, на болото тем более, потому пошла по стрелке указывающей на стоянку. Думать о том, что и болото в той же стороне запретила. Не верю, что в один день может настолько не везти. По этой тропке только пешие ходили, настолько узкая она была. Пусть. Мне лишь бы к людям, а на станцию я и завтра приеду. Переживут один день без меня.

На улице совсем стемнело, когда густой подлесок неожиданно расступился. Большая поляна залита бледным светом Маны. Невысокий дом приветливо смотрел желтыми глазами окон, из трубы валил дым. Люди. Эта мысль взбодрила настолько, что, не чувствуя усталости и боли, я подбежала к дому, постучала и осторожно приоткрыла дверь.

— Есть кто? — я поморщилась, услышав противный скрип дверных петель. Не дождавшись ответа, вошла. — Там на указателе написано: "Постой".

— Ишь, грамотные все пошли, — я дернулась и повернула голову вправо. Из-за большой печи вышел седой старик, с горбом у основания шеи, в скрюченных пальцах он держал пару поленьев. — Читать научилися, а входют без разрешения. Постой дальше, за лесом. Дойдешь, коль в болото не угодишь.

Потеряв ко мне интерес, старик ловко закинул поленья в горнило печи, вернул заслонку на место. 

— Простите, дедушка, разве Постой — это не постоялый двор?

— Откуда ж ты такая дикая? — старик прищурил левый глаз. — Откель в этих местах дворы? Постой — то деревушка за лесом, а здесь почтовая станция. 

— Так это же замечательно, — широко улыбаясь я смело вошла в тепло дома. — Я же к вам. Стажерка. Практикантка.

— А-а-а отрабатывать значится будешь, — и вроде бы все правильно сказал, но интонация такая, будто преступление какое совершила и теперь гореть мне в огне праведном вечно. — Что ж у тебя за горе такое коль училась бесплатно? Сиротка аль скрываешься от кого?

Вообще, я хорошо живу, необходимый минимум есть, а остальное приложится. Жизнь только начинается, какие мои годы. Но стоит кому напомнить о родителях такая тоска берет, хоть плач. Вот только плакать при людях не люблю. Нечего всем свои слабости показывать.

— Сирота я, — мысленно похвалила себя, голос спокойный и уверенный. — Дарной звать. А вы Лаврей Асимович, верно?

— Ишь, грамотные какие все пошли, — смотритель станции нахмурился, отряхнул руки и прошел к длинному грубо сколоченному столу, сел на лавку. — Ну, давай документ, оформлять буду.

На столе появилась книга в толстой обложке с плетеной закладкой, чернильница с пером и очки. Смотритель важно надел очки, взял протянутый лист распределения и, шевеля губами, сделал запись. Злосчастный лист ярко вспыхнул и исчез.

— Ладно сегодня уже спать ложись, а завтра к работе приступишь, — крючковатый палец смотрителя показал на перевязку писем в моей руке. — Посмотрим чему тебя выучили.

Аккуратно поставила стопку писем на стол и отошла. Огляделась. Дом условно можно разделить на три части: кухня с огромной печью и лежанкой сверху; рабочая часть с длинным столом и скамьями по бокам, низкие полки под окнами завалены книгами; место отдыха отделял кусок ткани на веревке, со своего места я увидела две лавки с накинутыми шкурами.