Я мучила себя подобными вопросами, потом замёрзла и прыгнула обратно в кровать. Прижалась к растеплившейся Насте. Настя проснулась и высказала всё, что спросонья подумала о моих ледяных руках и коленях, но мы уснули в обнимку, а к третьим петухам нас разбудила Вихра. Петухи теперь кричали громко и слаженно, в ответ им злее прежнего лаяли собаки.

Выйдя на дощатый настил перед овчарней, я увидела, что Маджарово залито пепельно-синей дымкой. Звёзды пропали. На фоне посветлевшего неба выступили черные силуэты гор. Они обступали нас со всех сторон, и сейчас отчётливо, как никогда в дневное время, просматривались границы разрушенной миллионы лет назад кальдеры.

Над восточными хребтами протянулись карминовые облака, и, высвеченное зарёй, кольцо кальдеры распалось на отдельные кручи, расщелины и вершины. Склоны гор ещё чернели, сливались в непроглядное полотно, но в целом ощущение замкнутости ушло. Когда же облака на востоке расползлись и выцвели, из пепельной дымки выскочили белёные маджаровские дома, как белый попкорн выскакивает из горсти кукурузных зёрен. Послышались скрипы дверных петель, отрывистые окрики людей. Загремели колокольчики отправленных на выпас коров и овец.

Умывшись, мы побрели на кухню завтракать. Есть не хотелось, но я заставила себя проглотить парочку бутербродов. Разогретую в микроволновке булочку с корицей съела чуть более охотно и с радостью отметила, что недоеденные бутерброды Вихра положила в рюкзачок. Туда же отправились и другие припасы, которыми нам предстояло пробавляться на подъёме.

Вихра предложила часть пути преодолеть на машине. Мы с Настей и Гаммером запротестовали. Слишком уж доброе и свежее выдалось утро, чтобы сидеть в пропахшей бензином машине. Нам хотелось скорее попасть в горную библиотеку, но прогуляться по Родопам хотелось не меньше. И только Глеб остался невозмутим. Ни словом, ни жестом не выразил своего отношения к ожидавшей нас прогулке.

Нужная нам вершина едва достигала семисот метров. Вихра сказала, что пешком мы доберёмся до неё часа за два, и вроде как извинилась за не самую внушительную высоту местных гор. Я ответила, что мы привыкли к плоскому калининградскому простору и считаем здешние Родопы громадными. Рассказала Вихре, что луга у Полесска, где живёт моя двоюродная бабушка, вообще лежат ниже уровня моря, и мы заторопились на улицу.

Из-под оградок высовывались сонные и какие-то чахлые собаки. Утомившись от недавней переклички, они теперь явно рассчитывали подремать и провожали нас безучастным взглядом.

К половине седьмого дымка отступила, и округа налилась красками. На садовых грушах проступил багровый румянец – так и подмывало укусить их за упругий бочок. Зазеленела крона старого вяза, засеребрилась гладенькая кора молодой ольхи, а на склонах охраняемой природной территории «Момина скала», где нас ждала горная библиотека, теперь хорошо просматривались и каменистые осыпи, и заросли пышных кустов.

По центру города разбрелись лошади. Они неторопливо цокали по асфальту и рвали жухлую траву за тротуаром, над ними шумели и метались от дерева к дереву воробьи, а люди ещё не появились. На столах единственного в Маджарове ресторанчика стояли тарелки с остатками вчерашней еды, бокалы недопитого вина. Пройдя ресторанчик, мы вскоре повернули налево и очутились в квартале из десятка трёхэтажных панелек, и каждая панелька со своим двориком была самостоятельным мирком с беседками и лабиринтом плодовых кустов.

Мы выбрались на тропу, петлявшую между зарослями ежевики, и наконец пошли на подъём. Путь оказался простым, и я то убегала вперёд, то спускалась обратно. Фотографировала листья, колючки, ягодки, пробовала поймать в кадр юрких птичек и отправляла фотографии маме. Затем переключилась на цветочки. Они тут попадались и красные, и синие, по большей части мне незнакомые, но и такие, которые я знала по нашим калининградским краям, вроде жёлтенькой яснотки.