– Надеюсь, это просто астматик, а не очередной циркач… – высказала пожелание Лена. Прям как в ресторан пришла.

– Да, сейчас только меню допишу.

Хоть и солидарен с ней на все сто сорок шесть процентов – мне тоже больше нравятся простые вызовы, о которых и вспомнить нечего, но имеем то, что имеем.

Приехали, поднялись на четвертый этаж. Ножками, конечно. В зданиях ниже шести этажей лифты не предусмотрены. Говорят, для здоровья полезно. Если так, то скоропомощники вместе с сельскими почтальонами должны жить вечно.

Да, не теми словами Елена Александровна просила высшие силы, ошиблась где-то. Застали мы следующий натюрморт. Хотя нет, до изображения неживой природы тут еще не дошло, пока никто не умер. Назовем это жанровой сценкой. Именуется «Мы с пацанами квасим». Художник неизвестен. Как обычно, повод неясен. Но судя по количеству окурков в блюде с салатом – гудят долго. Все как в песне: «У соседей напротив идет третий день день рожденья, а может быть, свадьба, а может – семейный скандал».

Но один из бойцов и вправду выглядит не особо. Точно задыхается. Рожа багрово-синяя, вены на голове и шее вздуты, одышка как бы не пятьдесят в минуту. По делу вызвали, не придерешься.

Пока я выдирал из чемодана тонометр, Томилина в лучших традициях регби прорвалась к клиенту. Впрочем, дружбаны болезного быстро перекочевали в дальний угол и даже оперативно сдвинули столы в сторону. Сразу видно, люди медиков уважают, как и положено у прошедших самый народный университет.

– Левое легкое совсем не дышит, – сообщила мне Елена. – Что это?

Экспресс-опрос показал, что ели мясо. Кто-то где-то взял и наварили целую кастрюлю. Ага, вижу, объем посуды чуть не ведро. Куски тоже не бедняцкие, с кулак примерно.

– Подавился? – высказал я гипотезу. – Дай послушаю.

И правда, левое легкое вообще немое, зато правое работает как паровоз, свистит и хрипит так, что и на расстоянии слышно замечательно.

– Инородное тело главного бронха! – высказала гипотезу Томилина.

А что, вполне возможно. Мужик бухой, кусок мог миновать голосовые связки, не вызвав их молниеносный спазм. А дальше – застрял там, где просвет бронха не пустил, и закупорил всё.

– Спецы? Или везем? – задал я самый главный сейчас вопрос. Часы-то тикают.

– Сами, – секунду подумав, сказала Лена. – Пока реанимацию дождемся, нас тут и самих похоронят.

Этот момент она сразу просекла, молодец. Если эти ухари увидят, что мы просто сидим и ждем чего-то, то до советского аналога суда Линча недолго. А делать мы ничего толком не можем. Ну уколем мы ему сейчас гормоны и наркотики, а толку с того?

– Так, мужчины, – начал организовывать я работу добровольных помощников. – Давайте, кто побыстрее и потрезвее, в машину нашу за носилками. Срочно надо вашего друга в больницу.

Молодцы, куда только хмель у ребят делся. Глаза в кучку, и помчались. Минуты не прошло, как появились носилки, и даже паспорт нашелся. Со всем тщанием понесли друга и собутыльника, да не ногами вперед, как покойника, а высоко приподняв головной конец. А мне что? Не я несу, да и не меня, пусть показывают уважение к корешу. Вот только пациент наш всё синеет и синеет.

Запихнули мы носилки на станок, который в «скорой» установлен для обеспечения стабильности перевозки, и помчались. С цветомузыкой и дискотекой. Уж не знаю, сколько раз Харченко вспомнил ту роковую поездку, вылившуюся для него в четыре месяца больничного и хромоту, но домчали мы быстро, если и не рекорд, то близко к этому.

Вывез я из приемника каталочку, начали перегружать болезного, смотрю, а он уже очень даже неплохо выглядит. Конечно, по сравнению с тем, какой был, но всё же положительная динамика на лице. Может, кусок куда откатился, или назад чуток прошел?