Но предложения о личной встрече с Гитлером немцы спускали на тормозах. А наращивание сил возле советских границ становилось все более очевидным. К штабам танковых соединений начали прибывать танки. На это уже нельзя было не реагировать. Советские войска располагались несколькими эшелонами, в приграничных районах их было явно недостаточно. В конце мая из внутренних областей началось выдвижение 28 дивизий, четырех армейских управлений. Задачи им ставились сугубо оборонительные, а сами перевозки намечалось вести постепенно – чтобы не нагнетать атмосферу, не вызвать дипломатических обострений. В результате эти соединения не успели даже разместиться на новых местах. Многие части не успели и сдвинуться с прежних баз. Готовились к переездам, собирали имущество.

14 июня нарком обороны Тимошенко и начальник генштаба Жуков представили Сталину крайне тревожный доклад. Напрашивался вывод: надо немедленно приводить войска в боевую готовность, иначе можно опоздать. Сталин ответил: «Вы предлагаете провести в стране мобилизацию, поднять сейчас все войска… Вы понимаете, что это означает войну?» Он сослался на печальный опыт царской России, на Первую мировую [44, 120] Николай II попытался предотвратить войну демонстрацией силы, объявил мобилизацию. А Германия придралась к факту мобилизации и открыла боевые действия.

Сталин опять не последовал примеру царя. С мобилизацией решил обождать. Вместо нее изобрели, как представлялось, тонкий дипломатический и психологический ход. Последовало заявление ТАСС: «В иностранной прессе муссируются слухи о близости войны между СССР и Германией. Несмотря на очевидную бессмысленность этих слухов, ответственные круги в Москве все же сочли необходимым заявить, что эти слухи являются неуклюжей пропагандой враждебных СССР и Германии сил, заинтересованных в дальнейшем расширении и развязывании войны». Советский Союз демонстрировал свою верность договорам, хотел вызвать ответные заявления со стороны Германии. На столь откровенный жест немцы должны будут хоть как-нибудь отреагировать! Тут-то и приоткроются настроения… Нет, они не отреагировали. Никак. Промолчали.

А молчание само по себе служило угрожающим признаком. Становилось очевидным – воевать придется. Впрочем, мобилизация еще не объявлялась. Но дивизиям, выдвигаемым к границе, поступили команды ускорить перебазирование. 19 июня последовали распоряжения наркома обороны: с 21 июня вывести управления округов на полевые командные пункты, замаскировать аэродромы и другие важные объекты, рассредоточить авиацию, перекрасить машины и танки в защитный цвет [130]. Увы, выполнить почти ничего не успели. И уж тем более поздно, 22 июня в 0 часов 30 минут, в западные округа полетела директива: «В течение 22–23 июня 1941 г. возможно внезапное нападение немцев…» Хотя даже в этой директиве подчеркивалось: «Задача наших войск – не поддаваться ни на какие провокационные действия».

В Кремле и в военном руководстве надеялись, что войны еще удастся избежать. Правда, наши разведчики сообщали о сроках нападения, но таких сроков называлось уже несколько! Докладывали, что война начнется в апреле. Потом – 15 мая. Потом в конце мая. Сохранялась вероятность, что срок 22 июня тоже не подтвердится. А кроме того, самые ценные агенты в Берлине, группа Харнака и Шульце-Бойзена, имевшая доступ к самой секретной информации, докладывала, что войне будет предшествовать ультиматум. Гитлер потребует от России выступить против Англии [25]. Сталин ждал сперва ультиматума. Так или иначе, это открывало возможности для переговоров… Хотя никаких вариантов с предъявлением ультиматума в верхушке рейха даже не рассматривалось. Очевидно, разведчики передали непроверенные слухи или еще одну дезинформацию, запущенную нацистами. Гитлеру вообще не требовались предлоги для войны. Вторжение давно было предрешено и началось без всяких предлогов. Без объявления войны.