Она также превосходно изучила любимую книгу матери «Зеркало комплиментов: полное пособие по овладению искусством быть леди», написанной не кем иным, как ее светлостью, вдовствующей герцогиней Сконс, и подаренной девочкам на их двенадцатый день рождения.

Мать Оливии прочитала «Зеркало комплиментов» столько раз, что постоянно цитировала отрывки, и ее речь походила на обвитое плющом дерево.

– Элегантность, – произнесла она утром перед балом у Миклтуэйтов за джемом и гренками, – данная нам предками, но не подкрепленная добродетелью, скоро увянет.

Оливия лишь кивнула в ответ. Она твердо верила: у увядшей элегантности есть свои преимущества, но знала по опыту, что подобные высказывания, сделанные вслух, вызовут у матери лишь головную боль.

– Юной леди, – заявила миссис Литтон по пути на бал, – ничто не претит больше беседы с нескромным поклонником. – Оливия сдержалась и не спросила, о чем можно с ним беседовать. Свету было ясно, что она помолвлена с наследником герцога Кантервика, поэтому поклонники, нескромные или же наоборот, не отваживались приблизиться к ней.

По правде говоря, Оливия решила припасти этот совет на будущее, когда обзаведется множеством нескромных поклонников.

– Ты видела, как лорд Уэбб танцевал с миссис Шоттери? – спросила Оливия, входя в спальню сестры. – Так мило наблюдать, как они смотрят друг на друга. Кажется, свет воспринимает их свадебные клятвы так же серьезно, как и французы, а все говорят, если во французские клятвы включить обещание хранить супружескую верность, они превратятся в выдумку.

– Оливия! – простонала Джорджиана. – Как можно! Ты ведь не станешь этого делать, правда?

– Тебе интересно, буду ли я неверна моему жениху, как только он станет моим мужем, если этот день когда-нибудь наступит?

Джорджиана кивнула.

– Думаю, нет, – ответила Оливия, хотя втайне и подумывала о том дне, когда у нее хватит духу нарушить все правила приличия и сбежать в Рим со слугой. – Больше всего за весь вечер мне понравилось шуточное стихотворение лорда Помтиниуса про аббата-прелюбодея.

– Не вздумай его повторять! – приказала сестра. У Джорджианы никогда не было ни малейшего желания пойти наперекор общепринятым правилам поведения. Она обожала их и всегда строго им следовала.

– Один похотливый аббат, – поддразнила ее Оливия, – был распутен…

Джорджиана закрыла уши руками.

– Не могу поверить, что он тебе такое рассказал! Отец пришел бы в бешенство, если бы узнал.

– Лорд Помтиниус был пьян. К тому же ему девяносто шесть лет, и он уже не обращает внимания на приличия. Время от времени ему просто хочется пошутить.

– И как бессмысленно! Похотливый аббат? Как аббат может быть похотливым? Они ведь даже не женятся.

– Если хочешь услышать все стихотворение, дай мне знать. Оно заканчивается разговором монашек, так что, полагаю, это слово использовалось весьма вольно.

Благосклонное отношение Оливии к стихотворению указывало на то, насколько она была не готова стать герцогиней. Несмотря на ее внешне пристойное поведение, голос и манеры, было в ней нечто неотесанное, слишком приземленное.

– В тебе нет того неуловимого ощущения своего знатного положения, свойственного твоей сестре, – часто с мрачным смирением говорил отец. – Другими словами, дочка, у тебя непристойное чувство юмора.

– Поведение должно всегда подчеркивать твое доброе имя, – вставляла мать цитату из книги герцогини Сконс.

Оливия лишь пожимала плечами в ответ.

– Если бы только первой родилась Джорджиана, – говорила мужу миссис Литтон в моменты отчаяния. Оливия была не единственной участницей образовательной программы родителей. Опасаясь неприятностей, которые могли бы угрожать их старшей дочери, таких как лихорадка, бешено несущийся экипаж или падение с башни, они благоразумно обучили и вторую дочь.