Вексфорд обошел стол и остановился рядом с женщиной, запрокинувшей голову за спинку стула. Оттуда он смог увидеть первое тело в другом ракурсе. Взглянул на то, что осталось от лица, левой щекой лежащего в наполненной кровью тарелке на красной скатерти.

– Это Давина Флори.

– Я так и думал, – тихо сказал Бёрден. – А тот, на лестнице, видно, ее муж.

Вексфорд кивнул. Его посетило непривычное ощущение – почти страх.

– А это кто? Их дочь?

Второй женщине было на вид около сорока пяти. Темные волосы и карие глаза. Кожа, совсем белая и обескровленная, вероятно, была бледной и при жизни. Стройная, одета в романтически-цыганском стиле: свободное пестрое хлопчатобумажное платье с бисером и цепочками. В расцветке платья преобладал красный – но оно не было целиком красным, каким стало теперь.

– Должно быть, ужасный стоял грохот, – сказал Бёрден.

– Кто-то мог и услышать, – ответил Вексфорд. – В поместье должны быть другие люди. Кто-то ведь обслуживал Давину Флори, ее мужа и дочь. Я слышал, что здесь живет экономка и, возможно, садовник – в коттеджах при усадьбе.

– Я уже распорядился. Карен и Герри пошли их искать. Вы ведь заметили, что по дороге не встретилось никакого жилья.

Вексфорд обошел стол и, помедлив секунду, подошел совсем близко к телу Давины Флори. Ее густые темные с проседью волосы, выбившиеся из узла на затылке, разметались по столу склеенными кровью косицами. На красном шелке прилипшего к худому телу платья в области плеча темнело большое пятно. Ее руки на алой скатерти были сложены, как на спиритическом сеансе. Неестественно длинные кисти, какие бывают у восточных женщин и редко встречаются на Западе. Возраст почти не испортил их форму, хотя, возможно, это смерть опустошила вены. Никаких украшений, кроме простого обручального кольца на левой руке. Пальцы правой наполовину сжались в смертельной судороге, скомкав кровавый шелк скатерти.

В Вексфорде росло ощущение жути. Он отступил, чтобы окинуть взглядом всю ужасную картину гибели и разорения, и в этот момент с шумом распахнулась дверь и вошел эксперт-патологоанатом. За несколько секунд до этого Вексфорд обратил внимание на звук подъезжающего автомобиля, но тогда он подумал, что это вернулись Джерри Хайнд и Карен Малэхайд. На самом же деле то был доктор Бэзил Самнер-Квист, проклятие инспектора Вексфорда. Сейчас Вексфорд определенно предпочел бы видеть сэра Хилэра Тремлетта.

– О боже! – возгласил Самнер-Квист. – Так гибнут сильные мира сего!

Дурной вкус, нет, хуже – вызывающее, возмутительное отсутствие всякого вкуса – вот что отличало доктора. Однажды удушение он описал фразой “мой лакомый кусочек”.

– Это она, полагаю? – Он ткнул пальцем в обтянутую красным шелком спину. Прикасаться к телам запрещено всем, кроме патологоанатома.

– Мы думаем, да, – ответил Вексфорд, стараясь скрыть неудовольствие в голосе. Несомненно, для одного вечера он уже выказал достаточно неудовольствия.

– Вероятнее всего, это она, Давина Флори. Там, на лестнице, ее муж, Харви Коупленд, а это, мы думаем, дочь. Не знаю, как ее звали.

– Вы закончили? – спросил Самнер-Квист у Арчболда.

– Я могу продолжить позже, сэр.

Фотограф сделал последний снимок и вслед за Арчболдом и судебными медиками вышел из комнаты. Самнер-Квист не стал медлить и за волосы поднял голову убитой. Склонившийся доктор заслонил изуродованную половину лица, и Бёрдену был виден благородный профиль Давины Флори, высокий величественный лоб, прямой нос, круто изогнутая линия рта. Кожа ее была изрезана тысячей тонких и не очень тонких морщинок.