Мама только кивнула.

— Но я настояла на том, чтобы он ни под каким предлогом не вмешивал тебя в дела волков. Поэтому мы и жили на окраине резервации, там, где не так сильна власть стай, там, где все сами по себе.

— Но вы продолжали видеться.

Мама грустно улыбнулась.

— Когда ты переехал, это делать стало гораздо легче.

— Так вот почему ты не соглашалась уехать со мной!

Моя собеседница снова лишь грустно вздохнула и кивнула.

— Он был женат, но никогда не любил Марианну по-настоящему. Вернее, как он сам сказал мне когда-то… Любил ее по-земному, в отличие от меня, что бы это ни значило…

— Я совсем его не помню, — накрыл ее ладонь своей.

Мама встрепенулась и подтянула к себе сумку, вытащив из нее старый фотоальбом. Она протянула его мне. Я недоверчиво глянул на нее, но все же взял альбом и положил на колени. Мама подвинулась ближе.

— Открой.

***

— Ты никогда мне его не показывала.

Я раскрыл кожаный переплет. На первой странице мне улыбалась совсем еще молодая мама со мной маленьким на руках. Внизу стояла дата.

— Тебе здесь три дня, — она ласково провела по фотокарточке кончиками пальцев. — Ты родился такой маленький, такой беззащитный… Но очень быстро рос и набирал вес.

Я улыбнулся и перевернул лист. На следующей фотографии меня держал высокий светловолосый мужчина с усами по моде тех лет. Дата стояла та же.

— А это твой папа.

Я мельком взглянул на мать, по ее щеке беззвучно катилась слеза.

— Ма-а-ам, — хотел снова обнять ее, но она быстрым движением стерла капельку и улыбнулась.

— Смотри дальше.

Я перелистывал страницу за страницей. Кое-где мы были втроем, где-то я один. Но больше — никого. Ни дедушек, ни бабушек. Я знал, что родители мамы отреклись от нее, узнав, что она решила рожать от оборотня.

— У папы не было родителей? — решил собрать весь пазл воедино.

— Они умерли задолго до твоего рождения. Я тоже их не застала.

Я продолжал перелистывать альбом, когда дошел до фото в центральном городском парке. Мне там около четырех. Я сижу у папы на шее и улыбаюсь во все имевшиеся на тот момент зубы, а на щеке у меня нарисован какой-то узорчик. Рядом стоит мама в длинном плаще, как было модно в те годы, она держит в руках огромный факел розовой сладкой ваты.

— Постой-ка! Я помню тот день! Я тогда еще катался на пони, кажется, да?

В памяти стали всплывать смутные образы.

— Да, это был ослик. Мы купили морковку, и ты его кормил с руки.

— Я помню! Я тогда знатно повеселился. А потом папа купил попкорн, но мы его случайно рассыпали, и вокруг нас собралось множество голубей. А ты смеялась…

Чем больше я говорил, тем больше в голову приходило образов.

— Это наш последний совместный поход куда-либо, — опустила голову мать. — Я так боялась за тебя, что наступила на горло и своим чувствам, и чувствам Хотена.

Но я почти ее не слушал, погружаясь все глубже и глубже в себя. Когда мозг понял, что нужно искать, он стал подбрасывать мне все новые и новые воспоминания об отце. Совсем ранние, очень обрывочные. Но я вспомнил его запах! А для волка это многое значит. Вспомнил, как он читал мне сказку, держа меня на коленях. Против воли что-то кольнуло в сердце. Руки мелко задрожали. Я поспешил захлопнуть альбом, чтобы не выдать свою дрожь.

— Мне было лет десять… Нас тогда отпустили с уроков пораньше. Помнишь?.. Папа был в нашем доме, да?

— Да, — мать покаянно опустила глаза. — Я тогда сказала тебе, что у нас потек смеситель на кухне, и это сантехник.

— Поэтому в нашем доме всегда пахло лавандой и табачным листом? Это не просто благовония, как ты говорила, да? Этими запахами ты сбивала мой нюх, чтобы я не учуял отца?