– Да, – спокойно кивнул мильер, пошевелив кончиками пальцев.

Вслед за его движениями стебелек опутал мою руку, ползая по ней, как маленькая щекотная змейка.

– В характере людей – постоянное изменение. Ваше сердце способно любить сегодня одного, а завтра другого. Сегодня обожать, а завтра проклинать. Сегодня – помнить смерть, а назавтра забыть о ней.

– Но… – Я открыла было рот и тут же закрыла его, столкнувшись с пристальным черным взглядом.

Что-то таилось в словах гоблина. Что-то возмутительно резкое, но почему-то правильное. Хотелось спорить с ним, но я никак не могла найти верных слов, будто частично понимала, что он прав.

– Это неплохо, – покачал головой мастер, и его заостренное ухо шевельнулось, когда пара тонких косичек выпала из хвоста. – Создатели дали вам короткую память и слабую волю, чтобы вы могли выжить. Это основа человеческой гибкости. Приспособляемости. А еще – бонус к короткой жизни. Например, если ребенка в детстве бросит мать, он должен жить, приняв в качестве родительницы другую женщину. Если у женщины погибнет муж, она должна найти другого. Ваш век короток. Если вы станете оплакивать свои потери десятилетиями, шанс продолжить род будет очень низок.

Я громко сглотнула, чувствуя от его слов странную боль где-то в груди. Мои родители погибли, а я продолжала жить. Но была ли это хорошая жизнь?

– То, что мы продолжаем жить, не значит, что нам не больно, – глухо проговорила я, пока стебелек обвивался вокруг моих пальцев. А я смотрела на него, и он расплывался перед глазами во влажном блеске.

– Тебя должно успокоить то, что долгоживущие расы страдают гораздо сильнее, – покачал головой он, осторожно коснувшись моей руки, словно хотел поддержать. – Например, мы, гоблины, почти не умеем прощать. Ведь если тебя предали единожды, то сделают это снова. Поэтому и предательства среди нашей расы чрезвычайно редки. А дракайны способны по-настоящему полюбить лишь раз в жизни. На прочее их сердце оказывается не способно. Феи умирают, если умирает их возлюбленный. А мираи приучились не привязываться ни к кому. Дело в том, что их память хранит каждую деталь прожитой жизни до гробовой доски. Любимого родственника или друга они способны оплакивать вечность. По этой причине они редко по-настоящему отдают кому-то свое сердце. Их память безупречно хранит каждую черточку родного существа. Каждую улыбку, жест, запах. И новую пару они всегда будут невольно сравнивать с прошлой любовью. Чтобы этого избежать, Великие змеи предпочитают не влюбляться вовсе.

От этого рассказа мне стало еще хуже, чем от прежнего.

– Но все это я говорю не для того, чтобы расстроить вас, Шиарис. А чтобы пояснить, почему у людей так редко встречается магия, – заметил гоблин.

Честно говоря, после истории о мираях я уже с трудом понимала, к чему клонит профессор. Все внутри перемешалось. А мастер все говорил и говорил, словно затягивая меня в омут своих черных глаз, зачаровывая таинственным живым растением, скользящим по моей ладони.

– Магия любит постоянство, – звучал размеренный голос. – Это постоянство она находит в долгоживущих расах и очень редко – в людях. Однако любой человек, если очень сильно захочет, сможет приручить силу. Главное – найти гармонию с собой. То постоянство, которое требуется магии, чтобы течь в нас, словно быстрая река. Вы понимаете меня, гематит Шиарис?

Я резко подняла голову, вглядываясь в узкое лицо гоблина, пытаясь прочесть по его выражению, что он имеет в виду. Потому что я окончательно запуталась.

– Честно говоря, не очень, – пришлось признаться.