– Пап, ты же бросил! – услышал он голос сына и обернулся: Артем стоял на пороге, держась за ручку распахнутой двери.

– Закрой, а то мошкару напустишь! – буркнул Мономах вместо ответа.

Сын послушно захлопнул дверь и встал рядом.

– Ну и мне тогда дай, что ли! – потребовал он, протягивая ладонь.

– Еще чего! – фыркнул Мономах, отодвигаясь.

– Давай-давай, батя, не шурши! Я вообще-то не курю, но сегодня… Повод есть.

Мономах взглянул на сына. Сейчас тот выглядел осунувшимся и уставшим: он не заметил этого раньше. Вытащив из пачки еще одну сигарету, он протянул ее Артему и дал прикурить от своей. Некоторое время они молча курили, выпуская колечки дыма в прозрачный вечерний воздух и наблюдая за тем, как они расплываются, становясь все больше и прозрачнее, и плывут к горизонту, постепенно растворяясь в воздухе. Сейчас Мономах думал не о погибшем брате – о сыне. О том, когда он был маленьким мальчиком и ни минуты не сидел на месте. Темка без устали носился по квартире (этого дома тогда еще и в помине не было), и его совершенно невозможно было удержать. Эта непоседливость роднила его с сыном. Во всем остальном, как казалось Мономаху, Артем был больше похож на Олега. Тот учил мальчика кататься на велосипеде (Мономах был слишком занят в больнице), водил его на плавание… И вот теперь его сын, уже совсем взрослый мужчина, стоит с ним плечом к плечу и курит – ужас!

– Скажи, Тема, как ты добился встречи с патриархом? – спросил Мономах.

– Я вышел на одного из его помощников, – ответил сын. – Не спрашивай как, ладно? И сказал, что, если патриарх меня не примет, я пойду прямиком в СМИ, на одно из этих скандальных ток-шоу, и придам гласности все, что случилось с дядей Олегом. Понятное дело, патриарху это совершенно не нужно, ведь он сейчас находится в очень сложной ситуации! И потом, когда я все-таки с ним увиделся, мне показалось, что он искренне скорбит по дяде Олегу, потому что очень его ценил и любил. Если бы это было не так, он не прислал бы Порфирия и Феофана. Патриарх мог сочинить какую-нибудь правдоподобную байку и не посвящать нас в это дело, однако он этого не сделал, предпочтя честность…

– И что нам от его честности?! – в сердцах воскликнул Мономах. – Олег мертв, убит непонятно за что… Как думаешь, почему патриарх испугался твоей угрозы пойти в СМИ?

– Не думаю, что «испугался» – правильное слово, – задумчиво покачал головой сын. – У патриарха много проблем, его яростно критикуют. Сыграл роль и раскол с украинской ветвью, и скандал с Владивостокской епархией…

– Что за скандал?

– Ну, во‐первых, патриарх Савватий посадил туда своего человечка, митрополита Сергия.

– И что тут странного? Разве не каждый начальник стремится работать с теми, кого хорошо знает, и понимает, чего от них ожидать?

– Да, но кандидатура Сергия с самого начала вызывала множество вопросов, и многие, если не сказать, большинство, не хотели видеть его митрополитом Дальневосточным и Приморским.

– Почему?

– Начнем с того, что он слишком молод: ты же, наверное, знаешь, что в православной церкви, как, впрочем, и в любой другой, чересчур молодых священников не жалуют!

– Только из-за этого?

– Да нет, конечно. Я свечку не держал, но говорят, что в свое время Сергий, в миру Дмитрий Ревко, с трудом окончил семинарию. Он не то чтобы звезд с неба не хватал – вообще еле-еле с учебой справлялся, а образ жизни вел разгульный, словно и не собирался сан принимать. Собственно, его дважды едва не исключили, и оба раза за него вступался патриарх, в то время еще не занимавший самой высокой должности в церковной иерархии, но уже пользовавшийся влиянием.