Каждая зарифмованная Васечкиным строка требовала оперативного вмешательства психиатра, остальная же начинка талмуда была вполне здравой. Да и сам талмуд тянул на увесистый энциклопедический том.

– Открывай! – скомандовал Васечкин. – Страница шестьсот девятнадцать.

Со страницы шестьсот девятнадцать на Бычье Сердце глянул-таки виновник смерти Романа Валевского. Фотография была не очень качественной, копия копии, но кое-что разглядеть удалось. Это «кое-что» не произвело на Антоху никакого впечатления: пистолет и пистолет, разве что дуло чуть укорочено и рукоятка украшена резным орнаментом: то ли буквы, то ли цветы. Но в общем «гибли» нельзя было отказать в изяществе. Одутловатом, крепко сбитом – и все же изяществе.

– «Приблизился час, и раскололся месяц», – нараспев произнес Васечкин.

– Ты полагаешь?

– Это изречение из Корана. Нанесено на рукоятку. А ты говоришь – избавиться! Только идиот захочет расстаться с подобной вещью. Ты посмотри, какие линии!.. Это же шепот песков, брачный рев верблюда… Это просто танец живота, честное слово!.. Приблизился час, и раскололся месяц…

Если Васечкина не остановить, он до выдачи зарплаты будет завывать суры из Корана. Или вообще примет ислам.

– Во имя Аллаха милостивого, милосердного! – взмолился Бычье Сердце. – Что еще нам нашептали пески баллистической экспертизы?

С трудом выйдя из роли муэдзина, Васечкин перешел на суконный язык управления:

– Стреляли метров с полутора…

– Метров с полутора?

– Стреляли с полутора метров, – тут же поправился Васечкин и разложил перед Бычьим Сердцем схему. – Убийца стоял вот здесь. Ближе к корме.

Так и есть. Валевский сидел у подножия мачты, а неизвестный убийца находился ближе к корме. Экспертизой установлено, что на борт «Такарабунэ» труп не втаскивали, следовательно, Валевский поднялся туда сам. Поднялся и… Что делал Валевский на старой, запертой в эллинге яхте? Как долго там пробыл? И главное – с кем? На месте преступления было найдено четыре окурка – от почти невесомых женских «Вог» с ментолом. Еще столько же – внизу, в каюте. Плюс пустая пачка из-под все того же «Вога». Но между четырьмя окурками с палубы и четырьмя из каюты была существенная разница: те, из каюты, курили задолго до убийства – они уже успели окаменеть и покрыться серым налетом. Их палубные собратья были румяненькими и молоденькими, во всяком случае, никак не старше убийства Валевского.

В каюте, кроме окурков, оперативники обнаружили с десяток запыленных бутылок из-под украинского пива «Оболонь» (в экспортном варианте – с кучей медалей на этикетке), такой же запыленный вымпел регаты «Катти Сарк» и несколько журналов, датированных июлем прошлого года. К июлю прошлого года скорее всего относились и бутылки, и окурки. Свежих следов не было, и вывод напрашивался сам собой: ни Роман Валевский, ни его убийца в каюту не спускались. А беседу имели на палубе. Именно – беседу (для того, чтобы по-мужски, до самого фильтра выкурить четыре женские сигареты, требуется время. Пусть непродолжительное, но требуется). О том, что имел место вполне цивилизованный разговор, а не банальное мочилово, косвенно свидетельствовало положение трупа. Никаких следов борьбы, никакого личного контакта убийцы и жертвы; ни один волосок не упал, ни одна нитка не была выдернута, ни одна пуговица не покинула насиженное место. Валевский не сполз по мачте, сраженный пулей, он изначально сидел у мачты. Он изначально пристроился возле нее, – как раз для беседы с хорошо знакомым человеком. Нестрашным человеком. Человеком, от которого трудно ожидать подвоха. А тем более такого свинства, как пуля с арабской вязью. Но пуля все-таки была выпущена, и Рома-балерун так и остался сидеть. В «прижизненной позе», как выразился Петр Васечкин.