– Кто же этот нападавший? – уныло спросил Касьянин.

– Я же тебе говорил – в интересах следствия фамилия бандита не разглашается, – рассмеялся Осоргин и умчался дальше по своим чрезвычайно важным редакторским делам.

– А что? – пробормотал Касьянин. – Не продается вдохновенье, так можно рукопись продать… – и тут же набросал еще одну заметку. Заголовок, недолго думая, поставил тот, который предложил редактор, – «Снова в строю».

– Все правильно, – сказал Осоргин, прочитав заметку. – На всю полосу шапку… Так и напишем – «Снова в строю». И фотографию поместим. Есть у меня твоя фотка… Помнишь, наш фотокор щелкнул тебя, когда ты премии радовался как дитя… Веселый такой, простодушный, беззаботный… Крупно дадим, щедро! На первой полосе! Как раньше портреты вождей печатали!

– Тогда меня уж точно добьют, – без улыбки сказал Касьянин.

– Авось! – весело воскликнул редактор и помахал рукой, давая понять, что Касьянин может уйти не только из его кабинета, что он может вообще отправиться домой, поскольку дело свое сделал и без толку шататься по коридорам ему нечего.

А вечером пришел Ухалов.

Марина еще не вернулась, Степан с друзьями гонял мяч на пустыре, и приятели могли поговорить без помех. Ухалов был непривычно молчалив, сосредоточен, на Касьянина поглядывал пытливо, испытующе, словно прикидывая – сможет ли тот выдержать все, что он для него приготовил.

– Ты как? – спросил Ухалов.

– Держусь… Пишу потрясающие детективы.

– О чем?

– Сообщаю читателям о криминальном мире, в котором они живут, – Касьянин никогда не пересказывал содержание заметок, которые сдавал в набор. Что-то останавливало, в чем-то он считал свой труд малодостойным, во всяком случае, не заслуживающим интереса для людей серьезных, занятых своим делом. Его сообщения о криминальных всплесках жизни были хороши для электричек, для вагонов метро, для вокзальных залов ожидания, но не более того.

– И что же? – без интереса спросил Ухалов. – Режут друг друга?

– И режут тоже, – кивнул Касьянин. – Как и прежде. А что нового на литературном фронте? Какие открытия совершены, какие откровения посетили властителей дум?

– А знаешь, – оживился Ухалов, – есть и открытия.

– Да-а-а?! – не то восторженно, не то недоверчиво протянул Касьянин. – Надо же… Поделись!

– Поделюсь, – Ухалов вынул из широченного своего кармана бутылку водки с трепетным названием «Завалинка» и поставил на стол. Касьянин взял бутылку, внимательно вчитался во все слова, которые ему удалось обнаружить на этикетке, усмехнулся.

– Что означает это название? Она заваливает быстро и каждого? Или же предназначена для долгих и неторопливых бесед на завалинке? Или же в нем есть еще какой-то тайный смысл?

– Каждый понимает в меру своей испорченности, – Ухалов пожал большими округлыми плечами.

Друзья продолжали неспешно разговаривать и как бы между прочим, вроде сами того не замечая, прошли на кухню и принялись, не сговариваясь, готовить стол. Касьянин вынул из холодильника вареную колбасу, горчицу, большой красный перец. Ухалов тем временем открыл бутылку, взял с полки два стакана, граненых, между прочим, что по нынешним временам было большой редкостью.

Но оба любили по старой памяти пить именно из граненых, как в те времена, когда прятались они в кустах от милиционеров, когда водку подкрашивали чаем и опускали в стакан ложечки, чтобы сбить с толку борцов за трезвый образ жизни, обмануть юных своих жен, пытавшихся бороться с их пагубным пристрастием.

– Какие все-таки откровения посещают молодые дарования? – спросил Касьянин, и Ухалов тут же охотно откликнулся на его причудливый вопрос.