«Стыдно носить мундир. Я не понимаю ваших маневров. Мой маневр – искать и бить!» – с яростью и гневом писал он Барклаю, обвиняя того (без малейших оснований!) едва ли не в предательстве. Как это ни печально, но не стоит скрывать: два замечательных полководца, два несомненных патриота не могли найти общего языка. Багратион требовал дать генеральное сражение под Смоленском, а приходилось не атаковать, а отступать, пусть и с боями. Так решил Барклай. И русский грузин Багратион обвинял русского шотландца Барклая-де-Толли: «Вся главная квартира немцами наполнена так, что русскому жить невозможно и толку никакого».

Приходится признать: нелады между генералами были вредны для армии и именно они в большой степени стали причиной отстранения Барклая от должности главнокомандующего. Правда, когда доходило до «важнейших предприятий», оба о распрях забывали и делали общее дело. Безупречно.

И всё-таки Багратион был обижен предпочтением, оказанным государем Барклаю. Александр объясняет своё решение в письме Екатерине Павловне: «Что может делать человек больше, чем следовать своему лучшему убеждению?.. Оно заставило меня назначить Барклая командующим Первой армией на основании репутации, которую он себе составил во время прошлых войн против французов и против шведов. Это убеждение заставило меня думать, что он по своим познаниям выше Багратиона. Когда это убеждение ещё более увеличилось вследствие капитальных ошибок, которые этот последний сделал во время нынешней кампании и которые отчасти повлекли за собой наши неудачи, то я счёл его менее чем когда-либо способным командовать обеими армиями, соединившимися под Смоленском. Хотя и мало довольный тем, что мне пришлось усмотреть в действиях Барклая, я считал его менее плохим, чем тот, в деле стратегии, о которой тот[12] не имеет никакого понятия».

В определённом смысле император прав: Багратион действительно не оценил необходимость стратегического отступления, благодаря которому и была одержана победа над Наполеоном. Но это не даёт оснований заявлять, что Багратион не имеет никакого понятия о стратегии. Вот Суворов был противоположного мнения, а он, думаю, имел больше прав судить о достоинствах и недостатках военачальников.

Когда наступил, наконец, день генерального сражения, все, от солдата до командующего, следуя традиции, переоделись в чистое бельё, надели парадную форму, ордена, белые перчатки, султаны на кивера. В парадном мундире, с голубой Андреевской лентой через плечо, со звездами орденов Святых Андрея, Георгия и Владимира и многими орденскими крестами в последний раз видели русские воины своего любимого командира. Таким и запомнили.

Багратиону было не привыкать сражаться на самых опасных участках. Именно таким стали при Бородине багратионовы флеши – три линии земляных укреплений, преграждавших путь неприятелю. Командовать французскими силами Наполеон поручил маршалам Даву, Мюрату, Нею и генералу Жюно. В бой за флеши французы вынуждены были бросить пятьдесят тысяч пеших и конных солдат и четыреста орудий. Просил подкреплений и Багратион. С нашей стороны флеши в итоге обороняли около тридцать тысяч пеших и конных солдат при трёхстах орудиях.

Бой шёл шесть часов. Восемь раз французы атаковали неприступные флеши. Войска маршалов Нея и Даву снова и снова шли врукопашную. Багратион не мог не оценить их мужества. «Браво!» – воскликнул он, обращаясь к французским гренадерам, непреклонно шедшим в штыковую атаку, не кланяясь картечи. Это восклицание стало легендой в обеих армиях. А ещё – подтверждением нелепости войны между народами, никогда не испытывавшими вражды друг к другу.