Увидев Сэма, Генрих привычно помахал ему рукой. Тот подошёл, но прежде, чем сесть рядом, воровато огляделся.

– Ты чего?

– Смотрю… чтоб не увидели.

Генрих с любопытством уставился на Сэма.

– Тут такое… – замялся Сэм, – мы можем с тобой быть друзьями по секрету?

– Это как?

Сэм нервничал, это было видно: он теребил пальцами манжету, дёргал глазом.

– Это… как если мы с тобой по-прежнему друзья, но чтобы никто об этом не знал.

С минуту Генрих смотрел в испуганные бегающие глаза Сэма, потом прищурился:

– С чего это?

– Мне папа запретил с тобой дружить, – промямлил тот. – Но я хочу! Я хочу с тобой дружить! Просто… – его голос упал до шёпота, – чтобы папа не знал.

– Нет, Сэм, – равнодушно отрезал Генрих и встал со ступенек, – не можем. Слушайся папу.

– Генрих! – Сэм подскочил следом, схватил Генриха за рукав, но тут же отпустил и спросил тихо: – Ты теперь всем про мои истории расскажешь, да?

Стало обидно. Аж горло перехватило, что не вдохнуть.

– Больно надо, – бросил он и пошёл подальше от школы и от Сэма.

Хотя куда тут уйдёшь.

Он хотел бы бросить всё, побежать к дядьке Ратмиру и рассказать ему, но тут же понял: нельзя. Он скажет: «А я предупреждал». Или ещё что-то такое. Как будто это поможет.

На Сэма Генрих злился страшно. Мелькнула мысль: и правда, всем рассказать про его дурацкие истории, пусть смеются, а он пусть плачет маме в юбку и папе в жилетку. Но потом стало стыдно за себя. Истории были хорошие. Нельзя над ними смеяться.

Конечно, первым, кто заметил, что они с Сэмом больше не дружат, стал Рик.

Генрих вышел со Слова Всевышнего, по недавней привычке отошёл к окну – и попался в ловушку. Компания Рика окружила его. Сам Рик, надув щёки, ехидно протянул:

– А где маленький господин? Или ты ему больше не нужен?

– Ты плохо вылизал ему ботинки, Мортон? – пискнул Джилл, как обычно прячась за спиной более крупных товарищей.

Все загоготали.

– А мне сойдёт, – сообщил Рик, – можешь мои полизать.

Генрих стоял, прижавшись спиной к окну, и напряжённо думал. На улицу не выбраться – решётки. Под руками не проскочить – слишком уж плотное кольцо. Учитель придёт через десять минут, за это время с ним сделают что угодно. Остальные вступаться не будут, даже если на деле ему сочувствуют. Кто полезет против Рика и его прихвостней?

«Тянуть время», – решил Генрих и старательно проговорил самым скромным тоном:

– Можно я пойду? Нужно проверить задачу.

Он отлично знал, что это вызовет волну насмешек и оскорблений, но пропустил их мимо ушей – слова синяков не оставляют. Зато прошло две минуты. Лин толкнул его в плечо, но несильно, скорее раззадоривая. Нет уж, драться Генрих не собирался. Прошла ещё почти минута, пока Рик упражнялся в остроумии на любимую тему и описывал в деталях, как именно мама Генриха зарабатывает деньги. Джилл присоединился, и они потеряли ещё минуту. Осталось шесть.

– А ты чего молчишь, Мортон? Согласен? – оскалил нечищеные зубы Рик. – Так скажи нам об этом. Давай, скажи!

– Точно! Пусть скажет!

– Скажи, Мортон! Давай: «моя мать – шлюха».

Генрих поймал взгляд Рика, посмотрел в его маленькие мерзкие глазки, горящие предвкушением, и подумал, что однажды заставит его ответить за это.

Его толкали, трясли, щипали, но он едва ли чувствовал. Крики остальных терялись в шуме крови в ушах, только голос Рика всё ещё различался очень отчётливо.

Колокол оборвал развлечение. Толпа ломанулась за парты, а Генрих, наверное, ещё ни разу в жизни не был так рассеян на математике.

***

Рассеянность на уроке грозила не более чем ударом указкой по рукам или учебником по затылку. Рассеянность на фабрике была опаснее. Генрих отвлёкся и пролил на штаны жидкость, которой покрывал деревянную доску. Тут же вскрикнул – одна капля прожгла ткань и въелась в кожу.