Но этот Вэй другой. Он не родился с духовной силой, а приобрёл её, причём не бесчестным способом. И он не приходит в ужас от мысли о смешанном браке. Похоже, что он не боится какого-то там пророчества или чего-то ещё, что пугало его предков. Зато его боятся все. Даже глава Шуэ Ху.

– Ты закончила? ― отвлёк Фэй от размышлений вопрос, заданный мужским голосом и адресованный не ей, а служанке, которая старательно смазывала раны на спине лисицы какой-то очень щипучей мазью.

– Тебя не учили стучаться в женские покои, прежде чем войдёшь? ― раздражённо осведомилась лиса-воительница, повернув к наглецу голову.

Служанка и так стояла у постели на коленях, а теперь почему-то и вовсе сложилась пополам, уткнувшись лбом в пол. В двух шагах от постели застыл, вопросительно приподняв левую бровь, мужчина лет тридцати, одетый в простой, но добротный бело-зелёный наряд с серебристой вышивкой по вороту. Молодой, но по его плечам струились длинные белые волосы, какие бывают у стариков, а на макушке красовалась небольшая, но изящная серебряная корона-заколка.

– Что смотришь? Отвернись! ― рыкнула на него Фэй и попыталась прикрыть обнажённую спину тонким одеялом, но сразу же скривилась от боли.

– Не двигайся, ― строго приказал ей незнакомец. ― Так ты только потревожишь раны.

– Тебя забыла спросить! Отвернись, говорю! Да что ж такое-то?! Кто-нибудь! На помощь!

Служанка робко подняла голову и шепнула ей:

– Барышня, не кричите. Это владыка Вэй. Проявите почтение.

Фэй притихла и испуганно уставилась на молодого человека.

– Владыка Вэй? ― недоверчиво переспросила она.

– Собственной персоной, ― кивнул он с невозмутимостью каменного изваяния и приказал: ― Нань, прикрой чем-нибудь нашу гостью и выйди.

– Да, Ваше Величество, ― откликнулась служанка и поспешно накинула на спину лисицы одеяло.

«Ну всё. Теперь мне точно конец», ― подумала Фэй и уткнулась носом в подушку, жалея о том, что беспамятство не случается по желанию. Сейчас было бы неплохо снова потерять сознание и не приходить в себя до тех пор, пока владыка Вэй не умрёт от старости. Лет эдак пятьсот ― в самый раз было бы.

Он точно уже где-то видел это лицо и эти глаза, вот только никак не мог припомнить, где именно и при каких обстоятельствах. Эта родинка не её плече… Когда живёшь слишком долго, из памяти исчезают воспоминания о случайных, не имеющих значения встречах. Родинка, рядом длинная витая серьга с аметистом, золотая вышивка по лифу тёмно-вишнёвого платья… Где он мог это видеть? Благородные дамы Шаэна не надели бы платье с открытыми плечами даже под угрозой пыток. В доме утех разве что подобные наряды были бы уместны. В таких местах Дамиану прежде доводилось бывать частенько, но не ради развлечения, а потому, что их любила разного рода нечисть. Мог ли он видеть эту девушку там? Она лисица. При Саймоне Вэе таких красавиц подвергали процедуре запечатывания духовного ядра, клеймили и отправляли как раз в подобные заведения. Но у неё нет клейма рабыни. Мёртвое духовное ядро может подтвердить эту теорию, а возраст? Возраст, пожалуй, тоже. Пятьсот лет ― половина лисьей жизни без совершенствования. Лисы взрослеют рано и сохраняют молодой, цветущий вид до последнего века своей жизни, а потом начинают стареть. По внешности столетнего лиса не отличишь от того, кто прожил уже пять-шесть веков, а если он ещё и совершенствуется, то и тысячелетнего можно принять за незрелого юнца. А клеймо легко выводится магией ― при отсутствии своей и чужая с этим превосходно справляется.

– Да убей меня уже. Хватит таращиться, ― сердито проворчала девушка, сопровождая эти слова обречённым взглядом.