Цезарь, удовлетворенный, отправился в Самаробриву.

– Никто не может тебя превзойти, – пробормотала довольная Рианнон.

Цезарь лег на бок, подпер рукой голову.

– Я тебе нравлюсь?

– О да. Ты – отец моего сына.

– Им мог бы быть и Думнориг.

Зубы ее блеснули во мраке.

– Нет, никогда!

– Неужели?

Она вытащила из-под себя волосы, и между ними словно бы пролегла огненная река.

– Ты убил Думнорига из-за меня?

– Нет. Он интриговал против Рима, намереваясь вызвать волнения, пока я буду в Британии, поэтому я приказал ему ехать со мной. А он подумал, что я собираюсь убить его вдали от тех, кто мог бы за него вступиться, и убежал. Но я ему доказал, что в случае надобности могу убить его, где хочу, и Лабиен с удовольствием выполнил это. Он не любил Думнорига.

– А я не люблю Лабиена, – вздрогнув, сказала она.

– Это неудивительно. Лабиен из тех, кто считает, что галл хорош только мертвым, – сказал Цезарь. – К галльским женщинам он относится так же.

– Почему ты не возразил, когда я сказала, что Оргеториг станет царем гельветов? – строго спросила Рианнон. – У тебя ведь нет другого сына! Когда он родился, я еще не знала, как ты знаменит в своей стране. Теперь знаю. – Она села и положила руку ему на плечо. – Цезарь, признай его! Быть царем даже такого сильного племени, как гельветы, ужасно трудно и хлопотно, а быть царем Рима – самый счастливый удел на земле.

Цезарь отбросил ее руку, глаза его сверкнули.

– Рианнон, в Риме никогда не будет царя! Рим – это республика, которой уже пятьсот лет! А цари архаичны. Даже вы, галлы, понимаете это. Народ живет легче под властью сограждан, избранных его волей. В этом случае того, кто плохо справляется со своими обязанностями, всегда можно переизбрать. – Он криво улыбнулся. – Выбор возносит лучших и устраняет негодных.

– Но ты – самый лучший! Ты – самый непобедимый! Ты – Цезарь, ты рожден стать царем! – вскричала она. – Рим под тобой расцветет и завоюет все страны! Ты сделаешься повелителем мира!

– Я не хочу быть повелителем мира, – терпеливо ответил он. – Я просто хочу стать Первым Человеком в Риме. Первым среди равных, таких как Катон, Цицерон. Они не дадут мне закоснеть, добившись успеха. – Он наклонился и стал целовать ее груди. – Уймись, Рианнон.

– Разве тебе не хочется, чтобы твой сын был римлянином? – спросила она, изворачиваясь.

– Дело не в желании. Наш сын не римлянин.

– Ты мог бы сделать его римлянином.

– Наш сын не римлянин, Рианнон. Он – галл.

Теперь она наклонилась к нему, щекоча волосами его напрягшийся пенис.

– Но я – дочь царя, – пробормотала она. – Любая римлянка не дала бы ему лучшей крови.

Цезарь возлег на нее.

– Зато его кровь была бы полностью римской, а так она римская только наполовину, да и этого нельзя доказать. Его зовут Оргеториг, а не Цезарь. Когда придет время, пошли его к своему народу. Мне нравится идея, что мой сын будет царем. Но римлянином ему не бывать.

– А если бы я была великой царицей, такой великой, что даже Рим склонился бы предо мной?

– Даже если бы ты была повелительницей всего мира, этого было бы недостаточно. Ты не римлянка. И не жена мне.

Что она возразила бы, так и осталось неясным, ибо Цезарь закрыл ей рот поцелуем. Слишком чувственным, чтобы его прерывать. Но где-то в уголке сознания она сохранила весь этот разговор, намереваясь как следует все обдумать.

И всю зиму она думала, пока важные римские легаты сновали туда-сюда по их дому, сюсюкали с ее сыном и возлежали на пиршественных кушетках, ведя бесконечные обсуждения нудной армейской рутины.

«Я не понимаю, и он ничего мне не объяснил. Моя кровь намного лучше крови любой римлянки! Я – дочь царя! Я – мать царя! И мой сын должен стать царем Рима, а не гельветов. Загадочные ответы Цезаря не имеют смысла. Неужели он думает, что я что-нибудь пойму без объяснений? Может быть, лучше спросить совета у сведущей женщины? У какой-нибудь римлянки?»