Осколки становились на место, а Киру вновь охватило то странное чувство – будто она расширяется во все стороны. Это чувство пьянило. Она не доверяла ему – не доверяла ни себе, ни Кроткому Клинку, – но соблазн разрастаться еще и еще был неотразим, и легкость, с какой у нее с Кротким Клинком получалось сотрудничать, укрепляла уверенность в себе.

Видимо, в одной из панелей, которую сорвала Кира, крепилось переговорное устройство: посыпались искры, и голос начальника станции «Орстед» умолк. Метр за метром Кира обдирала терминал, обнажая скрытый скелет станции: пересечение нервюр, анодированных для защиты от коррозии и унизанных отверстиями, позволяющими снизить нагрузку.

И вот уже она не различает ничего, кроме внутренней стороны построенного свода, но продолжает ее укреплять. Тьма накрыла всех, и Вишал, обернувшись, от вагона крикнул:

– Это не облегчает нам работу, мисс Наварес.

Терминал содрогнулся от взрыва.

– Пора в путь, – сказал Фалькони.

– Я делаю свое дело, – отозвалась Хва-Йунг.

Кира потянулась еще дальше, до самых своих пределов, и оказалось, что она может достать еще дальше. Сознание словно истончалось, распределяясь по все большей площади, количество поступающей информации ошеломляло: здесь давление больше, там меньше; над головой и под ногами – провода и трубы (она ощущала их царапины); щелчки электрических разрядов; жар и холод и тысячи разных ощущений в тысячах точек Кроткого Клинка, и все они меняются, распространяются, затапливая ее бесконечным количеством впечатлений.

Чересчур. Она не могла одновременно следить за всем, не поспевала. Кое-где ее надзор ослабевал, и там Кроткий Клинок действовал по собственной воле, продвигаясь вперед со смертоносной решимостью. Разум Киры рассыпался на кусочки, когда она пыталась сосредоточиться то на одном прорыве, то на другом, то на третьем, спеша призвать «скинсьют» к порядку, покорности. Но пока была занята этим здесь, в другом месте он продолжал расти… строить… становиться…

Она захлебывалась, исчезала, вытесняемая непомерным бытием Кроткого Клинка. В Кире вспыхнула паника. Но вспышка эта была слишком слаба, чтобы побудить ее обуздать «скинсьют». А от Кроткого Клинка исходило довольство: наконец-то он вырвался на волю и творит то, для чего предназначен. Он посылал Кире обрывки видений… желтые поля с поющими цветами… воспоминания, которые… нечто, формой подобное дереву, но вместо коры металлическая чешуя… и эти видения еще более сбивали с толку, она почти… длиннотелые, пушистые твари с пятнистыми жвалами… невозможно сосредоточиться. В краткий миг ясного сознания Киру настиг ужас: что она натворила?

Ушами, которые не принадлежали ей, она слышала грохот рока: размеренную поступь солдат, вошедших во внешнюю часть терминала. Страх, острый, пронзительный, потревожил несколько нащупывающих во тьме добычу ложноножек. Напуганные, они отступили.

Нападут на Киру/Клинок, посмеют ли?

Стены, и нервюры, и вся структура станции сминались под ее/их хваткой. Они обрушили эту часть станции вокруг щита. Палуба прогнулась, но это не имело значения. Лишь бы найти больше пищи – больше металла, больше минералов, больше, больше, больше. Голод охватил Киру/Клинок – ненасытная, способная пожрать весь мир алчба.

– Кира!

Голос прозвучал словно с дальнего конца туннеля. Кто это? Она не узнала. Или ей было все равно. Другие, более важные дела поглотили ее/их внимание.

– Кира!

В отдалении она/оно чувствовали руки, ее/его трясли, пытались тащить. Разумеется, сдвинуть ее с места никто бы не мог: она/оно цеплялись крепкими, переплетенными волокнами.