Я вздыхаю, смирившись с поражением, и усаживаюсь в подвернувшееся адаптокресло.

– Хотела просмотреть предварительные данные. «В одиночестве» подразумевается само собой и должно бы быть очевидно.

– Ну и как?

Не очевидно, значит. Я решаю подыграть:

– Похоже, мы вышли на контакт с… с островом. Шесть тысяч каэм в поперечнике. По крайней мере его мыслящая часть. Прилегающая область оболочки в основном пуста. Но все это – живое. Оно осуществляет фотосинтез или что-то вроде того. И питается, видимо. Не уверена только чем.

– Молекулярным облаком, – говорит Дикс. – Там везде органические соединения. Плюс оно концентрирует все необходимое под оболочкой.

Я пожимаю плечами.

– Понимаешь, для мозга рассчитаны предельные размеры, но эта штука такая громадная, она…

– Маловероятно, – бормочет он себе под нос.

Я поворачиваю голову, адаптокресло подстраивается под новую позу.

– О чем ты?

– Его площадь двадцать восемь миллионов квадратных километров, так? Тогда у сферы в целом семь квинтиллионов. И остров находится точно между нами и 428-й, а вероятность этого – один к пяти миллиардам.

– Продолжай.

Продолжать ему нечем.

– Ну, просто… просто это маловероятно.

Я закрываю глаза.

– Вот как тебе удается быть таким умным, чтобы жонглировать в голове всеми этими цифрами, и настолько тупым, чтобы не делать очевидных выводов?

Все та же паника, вид как у животного на скотобойне.

– Не надо… я не…

– Да, это маловероятно. С точки зрения астрономии маловероятно, что мы случайно взяли курс на единственное разумное пятнышко на сфере диаметром в полторы астрономические единицы. И это означает…

Он молчит. Растерянность на его лице – насмешка надо мной. Я хочу двинуть ему кулаком. Но вот наконец загорается огонек:

– А, то есть островов больше, чем один? О! Целая куча островов!

Это создание – член экипажа. В один прекрасный день от него будет зависеть моя жизнь. Мысль крайне пугающая.

Я пытаюсь на время забыть об этом.

– Скорее всего, по оболочке разбросана целая популяция таких существ, наподобие… цист, что ли. Шимпу неизвестно, сколько их, но пока мы видим только одно, так что они, похоже, рассеяны не очень плотно.

Лицо его опять хмурится, но как-то по-новому.

– А почему Шимп?

– В смысле?

– Откуда у него такое имя?

– Не имя, а название.

Потому что дать чему-то имя – сделать первый шаг к его очеловечиванию.

– Я нашел значение – это сокращенное от «шимпанзе». Глупое животное.

– Вообще-то шимпанзе считались довольно сообразительными, – припоминаю я.

– Но не как мы. Они даже разговаривать не умели. А Шимп может. Он гораздо умнее этих тварей. Такое имя… это оскорбление.

– А тебе-то что?

Он просто глазеет на меня.

Я развожу руками.

– Ну ладно, никакой это не шимпанзе. Мы называем его так потому, что у него примерно такое же количество синапсов.

– То есть сами дали ему маленький мозг, а потом все время жалуетесь, какой он тупой.

Мое терпение на исходе.

– Ты к чему-то ведешь или так, кислород переводишь?

– Почему его не сделали умнее?

– Если система сложнее тебя, то предсказать ее поведение невозможно – вот почему. И если хочешь, чтобы проект продолжался и после того, как тебя не станет, то не вручишь поводья тому, у кого гарантированно появятся собственные интересы.

Ой-ой, боже ты мой, ну кто-то ведь должен был ему рассказать про закон Эшби[10].

– То есть ему сделали лоботомию, – говорит Дикс после паузы.

– Нет. Его не делали тупым, его тупым создали.

– Может, он умнее, чем вы думаете. Вот если вы такие умные, у вас свои цели, то почему же он до сих пор у руля?

– Не льсти себе, – говорю я.