Такого представления педагога у нас ещё не было. Выйдя после двух пар гистологии в широкий и светлый коридор мы, знающие друг друга меньше недели, синхронно выдохнули.
- Возраст у неё, видите ли, о качестве обучения врачей она беспокоится. Какой ещё возраст, если на лице почти морщин нет? - недовольно проворчал кто-то из немногочисленных на потоке парней.
- Возраст у меня, юноша, почтенный. В одна тысяча девятьсот сорок шестом году, моя мать привезла меня в Советский Союз к отцу, который в числе военнопленных восстанавливал всё то, что так рьяно разрушали предыдущие пять лет. - Громом прозвучал уверенный голос за нашими спинами.
- Эээ... Так вы немка? - не смог придумать ничего иного, кроме этого уточнения влипший "юноша".
- Урождённая баронесса Зигхардинг. К счастью, в Советском Союзе о том, что Зигхардинг и Зингер соотносятся, примерно как Ульянов-Ленин, не знали. А мой внешний вид это хорошая наследственность и отсутствие вредных привычек. Надеюсь, ваше внимание к мелочам касается не только моего возраста, но и изучаемого нами предмета. Доброго вечера, уважаемые студенты. - Подтвердила зародившееся на свой счёт опасение Элеонора Рихторовна.
Лекции я посещала без пропусков. Да и поводов прогулять не было. В комнате я жила одна, причём в комнате, которая вызывала у всех насмешливые гримасы.
- Ааа, - протянула Нина, роковая красавица всего пятого этажа. - Ты из той норы?
- Ну да. А что? - разубеждать кого-либо и убеждать, что у меня шикарная комната, я не собиралась.
Я жила отдельно ото всех. Да и постоянное присутствие постороннего в комнате меня беспокоило бы. А так хоть какое-то подобие безопасности и уединения. И Любовь Рустамовна была абсолютно права, когда говорила, что свой отдельный санузел в комнате, это несомненный плюс. Боюсь, что в общую душевую, где дверь закрывалась на хлипенький крючок, я просто не смогла бы ходить. Раздеться там где я не чувствовала себя в безопасности... Я не смогла бы себя заставить отважиться на подобный шаг.
В общежитии все очень быстро узнали, что Власова Алина из детдома. А значит, денег и всех прочих атрибутов красивой жизни у меня нет. Как и родни, что могла бы помочь в учёбе или подкинуть деньжат. И для многих я сразу стала не интересна.
Так что в компании меня не звали, да и времени свободного у меня не было. Нравится или нет, собиралась ли я связывать свою жизнь с медициной или не собиралась, никого не интересовало. Я обязана была разобраться, понять и справиться. Я должна была уцепиться за этот шанс, который сулил, как минимум на время обучения, крышу над головой и стипендию. Поэтому, с первых дней я обкладывалась учебниками и справочниками, засиживалась в читальном зале вплоть до закрытия и все выходные проводила за книгой.
У меня по каждой дисциплине было две тетради. Одна черновая, в которой я писала на занятиях, и чистовая, куда я переписывала лекции, добавляя слова преподавателя выдержками и пояснениями из учебников, справочников, энциклопедий...
Там где другие записывали только определение с кратким пояснением, я исписывала подробным разбором лист другой. Ну и какой толк от такой девицы в компании, если за мной уверенно закреплялась слава ботаника и зубрилы?
Последним, окончательно превратившим меня в изгоя студенческой тусовки, стал факт того, что у меня не всё в порядке со здоровьем.
Меня и до этого то неожиданно начинало трясти в ознобе, то становилось неимоверно жарко, словно резко поднималась температура, начинали дрожать руки или ни с того ни с сего я резко начинала потеть. Целая проблема была встать с кровати утром. Я не редко просыпалась с головной болью. Но чем больше времени проходило от последнего приёма наркотиков, тем более странно я себя ощущала. Меня раздражали люди, яркий свет, шум.