Теперь уже наверх.

Лестница, после преодоления которой дрожали ноги, узкий полутемный переход, еще одна лестница поменьше, коридор, еще коридор, мрачная анфилада, потом еще один коридор — и я оказалась в заброшенной части замка.

Нет, выглядела она совсем так же, как и та, в которой жила я, но интерьер был присыпан пылью, а кристаллы, казалось, горели не оттого, что тут кто-то ходит, но лишь потому, что их забыли выключить.

И даже пахло здесь забвением. Холодный, сырой воздух, наполненный запахом земли и пыли.

Большинство комнат были закрыты, а те, что оказывались открыты, — пусты и не запирались изнутри. Голые стены, черные провалы окон. Жуть жуткая.

Перебегая от одной двери к другой, я металась по коридору в безумной надежде найти укрытие.

И не находила.

Ноги уже давно замерзли до состояния нечувствительных ходилок, я просто передвигала их, не ощущая ни колющей крошки осыпавшегося камня, ни холода старого, кое-где треснувшего мрамора.

Желтые глаза еще не видели меня, но я чувствовала, как тьма приближается, как она стелется по моим остывающим следам, безошибочно отыскивая дорогу.

Можно ли спрятаться от того, что видит тебя даже через камень?

Я оптимистично верила, что можно.

Очередная дверь, после ряда разгромных неудач, поддалась и неохотно, с возмущенным скрипом, открылась.

Свет не горел, но я быстро нашла местный аналог выключателя и осторожно прокрутила его.

Это был кабинет. Оставленный незапертым, полностью обставленный кабинет с проходом, ведущим в небольшую скромную спальню, а там еще одна дверь в коридор.

Заперев кабинет изнутри, я осмотрелась.

Пыльно, печально и очень... безысходно, что ли.

Книжный стеллаж, занимавший всю правую стену, угнетал пыльными, забытыми книгами. На столе лежали бумаги, чернильница, перьевая ручка с засохшими чернилами. Кожаная папка и огромный черный череп.

Потрогав выкрашенные черным зубы пальцем, я невольно вытерла его о ночнушку.

Все ящички в столе были заперты.

Медленно обойдя стол, я осмотрелась и только сейчас заметила большую картину в красивой раме, висевшую на противоположной от книжного шкафа стене.

Семейный портрет. Он, она и ребенок.

На темном фоне неровных мазков выделялось золото резного стула, на котором, выпрямив спину, сидела темноволосая красивая, но холодная женщина с равнодушным синим взглядом фарфоровой куклы. За ее спиной, положив руку на спинку стула, стоял мужчина. Массивный и хмурый, он был также черноволос. Темные глаза с сурового лица смотрели тяжело и пристально. Как бы я ни встала, с какой бы стороны от картины ни замерла, казалось, он смотрел именно на меня.

Перед мужчиной, в шаге от женщины, сидящей вполоборота к нему, застыл мальчик. Лет восьми, быть может десяти.

Бледный и напряженный, он решительно смотрел прямо перед собой. От моего хищника в этом ребенке были только глаза. Желтые, светящиеся даже на картине. Уже тогда белок его глаз был черным, а взгляд серьезным.

Красивый портрет счастливой семьи, ничего не скажешь...

— Нравится? — вкрадчивый тихий голос, раздавшийся за спиной, чуть не остановил мое сердце.

Тьма нежно льнула к босым ногам, не спеша их есть.

Я забыла, как дышать.

— Я был первенцем матери, меня отдали в самую сильную семью, — на плечи легли ладони, с которых на меня стекала тьма. По груди, по бокам, окутывая руки.

Сердце предприняло еще одну попытку остановиться, но желание жить оказалось сильнее.

— Первенцем?

— Тьма Изначальная, моя госпожа и мать, захотела ребенка. Ей нужен был наследник, — прохладные пальцы, скрытые тьмой, нежно погладили мои плечи. — Довольно странное желание, если учесть, что делиться властью она не планировала. Но я был создан по велению ее и отправлен сюда.