– Я прилетел по своему желанию и своей воле, женщина, – каркал я, кивая головой, словно этим хотел убедить ее в правоте своих слов. Время от времени я взлетал и следовал за ней по комнате, по которой она передвигалась, будто во сне. Она словно не ходила, а парила над землей, носимая воздухом. Вилась. Мне хотелось все время смотреть на ее белое морщинистое лицо с черными кругами под глазами. А когда-то оно было красивым, с длинными ресницами и синевой под ними.

Слезы не перестают течь по ее щекам. Она вытирает их рукой, когда они застилают ей взор и превращаются в ручей.

– Я принес тебе весть…

– Как тебе мясо сербов, птица? – оборвала она меня.

– Прекрасно, женщина, прекрасно, – прокаркал я. – Никогда не пробовал ничего слаще.

– А мясо турков?

– Я не хотел его пробовать. Какие-то псы отравились им.

Я помню, как, будучи не в силах ждать вестей с Косово, задыхаясь, я побежала в церковь. Там я озиралась в поисках иконы самого сильного святого, того, который бы дал мне глаза сокола и крылья лебедя. Того, кто бы исполнил мое желание как можно быстрее оказаться на Косовом поле, гори оно синим пламенем. В полумраке светился лик Иисуса. Я подошла к нему и упала на колени.

Мою молитву прервал игумен Евдокие.

– Госпожа! То, что ты делаешь, ересь! Бог не превращает людей в птиц.

– Если Он может воскресить из мертвых, значит, может и меня превратить в лебедя, – сказала я, вызвав его возмущение, явно отразившееся на лице. Он перекрестился и окропил меня святой водой. Она смешалась с моими слезами. Я яростно вытерла щеки.

– Если Он не может, то скажи тогда, поп, кто может. Душу отдам, чтобы узнать, где мои сыновья и муж.

– Бог с тобой, черная женщина! – вскрикнул он. Потом повернулся к алтарю и стал молиться, а в руках его постукивали сделанные из бараньего рога четки. Или это стучали его старые тонкие пальцы. Или зубы. «Господи, прости ее, так как в страхе не ведает…»

Знаю, отец, знаю, что говорю. Пусть теперь Он выбирает. Нужна ему моя душа или нет? Если нужна, то Он услышит мое желание.

Я вылетела из церкви, оставив там игумена молиться за меня.

Уже в следующее мгновение я ощутила холодный ветер, который сек мое лицо.

И я полетела в сторону Косово.

– Мы победили, – сказал я, пытаясь предоставить ей хоть какое-то оправдание и утешение после смерти ее сыновей. Но я ошибся.

– Я проиграла, – простонала она и склонилась над столом, глядя на отсеченную кисть. – И все остальные матери, потерявшие сыновей, молодые и сильные тела которых теперь терзают вороны и волки на поле боя. Скажи мне, ворон… как они погибли?

– Они погибли как герои, все девятеро.

– Да что мне с того, даже если бы они погибли, спасаясь бегством?! – закричала она. – Неужели ты думаешь, что сможешь утешить меня тем, что они погибли как герои? Даже если бы они были трусами, все равно бы я любила своих сыновей. Я не спартанка, птица: мне дети важнее страны. Что мне эта победа? Кому останется эта земля, если мы все погибнем? Могилам и духам? Народным сказаниям и легендам? Воронам?

Перья мои вздыбились. Я сказал, сам едва веря своим словам:

– Мы купили Царствие Небесное.

– Купили? А почему мы его не получили? – взбунтовалась она, сжав кулаки. Быстрым шагом она ходила по комнате от стены к стене, возбужденная и злая. – Мы слишком дорого за него заплатили, птица.

– Не знаю.

– Тогда, значит, мы можем и продать его?

– Не знаю, – я продолжал повторять, как любая другая говорящая птица, – не знаю, не знаю, не знаю…

Я летал по комнате, гася свечи и поднимая пыль. Взмахом крыла я переворачивал страницы книги, лежавшей на столе.