Всем пообещала – и отцу, и Джулиану, и даже дяде Захарию. Последний побаивался «страшного крылатого ящера», но в то же время хотел, чтобы этот самый ящер охранял наш небольшой караван, состоявший из трех крытых повозок, груженных бутылями с подсолнечным маслом, и двух телег с огурцами. Но охранял незаметно – чтобы дракона как бы не было видно, но в то же время он был поблизости.

Папе же я пообещала, что проведу дорогу, как подобает нормальным людям. А Джулиану просто пообещала, потому что Грезу он терпеть не мог с того самого дня, как она у нас появилась.

Но я и сама собиралась поговорить с братом, а сделать это верхом на Грезе было бы крайне сложно. Нет, я больше не хотела беседовать с Джулианом о его глупых идеях, о которых я достаточно резко высказалась еще вчера, на кухне. Вместо этого думала поговорить с ним по душам, как мы не делали уже очень давно.

Напомнить ему, что мы – семья. Мы – Вердали, которые всегда держатся вместе, не только в радости, но и в горе. И еще, что я поддержу его в любом случае. Естественно, если он выкинет опасные глупости из своей головы.

Я мечтала о том, чтобы возникшая между нами после того разговора пропасть исчезла без следа. Хотя, надо признать, эта самая пропасть появилась значительно раньше. Еще два года назад, когда мой брат уехал учиться в Милерин. С тех пор Джулиан сильно изменился – старался как можно реже приезжать домой, а если и показывался в «Синих Холмах», то задирал нос и смотрел на нас свысока.

Поэтому, окончательно замучавшись от жары и пыли в повозке, я все-таки перебралась на лошадь. Ехала с братом бок о бок, нахлобучив на голову соломенную шляпу, и говорила…

Говорила обо всем на свете. Вспоминала ему наши проделки в детстве, расспрашивала Джулиана о его учебе и друзьях в Милерине. Затем принялась задавать вопросы о нашей прежней жизни в столице, которую брат помнил намного лучше моего.

И мне показалось, что Джулиан стал постепенно открываться. Сперва он отвечал на мои вопросы простыми фразами, но потом разговор увлек и его. Смеясь, мы принялись вспоминать наши детские проказы, затем поговорили о том, каким мы увидели наш новый дом, «Синие Холмы», когда только в него приехали.

Тогда он еще назывался «Ржавая Подкова» и был порядком запущен, с той самой ржавой подковой на входной двери. Но мы быстро привели его в порядок, обставили и заботились о нем с любовью, пока не умерла мама. Затем долгое время не заботились, но жизнь снова взяла свое.

Поговорили и о маме, хотя мне все еще было тяжело о ней вспоминать. И Джулиан почему-то заверил меня, что я – один в один ее копия, а папа всегда говорил, что мама была первой красавицей столицы.

Многие добивались ее расположения – она могла сделать блестящую партию. Но мама так и не вышла замуж ни за одного из своих столичных кавалеров, потому что услышала Зов Богини. Вместо этого она отреклась от своей семьи, став Верховной Жрицей в столичной Башне Бартетт.

Так продолжалось до тех пор, пока в ее Башню не явился папа, решивший узнать свою судьбу. Вернее, он хотел задать вопрос о деловых партнерах, потому что жрицы Бартетт всегда славились своими предсказаниями. Но стоило ему увидеть нашу маму, как все вопросы вылетели из головы.

Папа влюбился в нее с первого взгляда и сделал все, чтобы добиться ее расположения. Он был настолько неотступен в своих намерениях, и ему это удалось – мама сложила с себя жреческий сан и вышла за него замуж. Родила троих детей, и они жили счастливо – вернее, мы жили счастливо, – пока не грянула трагедия.