Пришел комиссар полка Носенко Емельян Иванович. Душа полка, так звали его солдаты, и он стал нашим советчиком и заступником. Вначале построил, познакомился, объяснил ситуацию и предназначение санинструктора роты, батальона, где расположены они по отношению к врагу. Прямо было сказано, что будем участвовать в боях, а поэтому: «Прошу вас, – сказал он, – сначала подумайте и сделайте шаг вперед, кто хочет в роту?» Я сорвалась первой, за мной Рая, Ира, Тамара и все остальные, никто не струсил. Отобрали для роты, остальных распределили в батальоны. С Раей мы были разлучены, отправлены в разные роты, но часто виделись. Я солдат, она – сержант, как медсестра. Солдатам платили, как помню, 10 рублей (на базаре столько стоило одно яйцо), ей, наверно, намного больше, так как она все время деньгами делилась, а кушать все время хотелось.

Закончили формирование в июне, погрузились в эшелоны и поехали в село Данилово Ярославской области, поселили в какой-то дом. К нам приехал комиссар Носенко Е. на красивом белом коне, а я с детства люблю лошадей, от брата это. И осмелилась попросить прокатиться на нем, и он разрешил. Я, затаив дыхание, каталась на этом красавце, да за деревню, а там галопом, высота блаженства… И потом, как только приезжал он к нам, хитро улыбался мне и говорил: «Что, еще покататься?» Я молча, утвердительно качаю головой. И опять несколько минут на коне, это было что-то…

А однажды у меня распух палец на ноге, его разрезали, перебинтовали, нашли какую-то галошу, и я так и сидела, старшина же назначает меня дневальной. Ходить я не могу, а девчонки собрались к уже знакомым парням. Они меня уговорили отпустить их на свидание, сказав места, где будут сидеть, чтобы я могла их предупредить, если проверка… И вот сижу я на крылечке, дневалю со своей больной ногой, не дневалю, а прямо дремлю-ночую, и над ухом дежурный как заорет:

– Дневальный где?!

– Я – дневальный!

– Какой ты, мать твою, дневальный! Где личный состав?

Девчонки были недалеко и быстро начали сбегаться, он их построил и давай ругать таки-и-и-ими словами. А меня – на гауптвахту. Гауптвахта – комната при штабе. И вот через дверь я слышу, как комиссар отчитывает этого дежурного за его всякие нехорошие слова:

– Да как вы могли девочкам говорить такие слова?! Они ведь только что от маминой сиськи, они таких слов, что вы наговорили, и не понимают еще. Не могу приказать вам извиниться, но ваша совесть должна это сделать. А дневальную сам отпусти. Мне не положено, я не арестовывал.

Так я побывала на гауптвахте. Что ж, солдат есть солдат.

Затем мы прибыли на окраину города Солнечногорска. Меня удивило, что вокруг Москвы деревни с банями, которые топятся по-черному, и есть дома вообще без бань, и парятся, и моются прямо в русской печке (село Данилово). Крыльцо дома под навесом вместе с коровником, и сами жители с крыльца оправлялись. Для нас, сибиряков, было дико и неприятно. У нас баньки беленькие, скобленые, а туалеты, хоть и на улице, да в отдалении от жилья, как и коровники. А мы-то думали, раз Москва, то… Не думали, что может здесь быть беднота.

Затем нас отправили на Калининский фронт, в бой не вступили, отправили на смоленское направление, благо ноги ходили. А были такие марши, что идем почти сутки, да в основном ночью, спать охота, невмоготу. И научились спать даже на ходу, правда, для этого нужно, чтобы один спал, а другой его держал, а то иногда идем и смотрим – выходит солдат из строя и пошел в сторону, и в поле, в никуда. Это значит, он уснул, и никто этого не заметил. Я шла все время с Клавой Кряжевой, она старше меня была на 4 года и все время меня опекала. Марши были тяжелые, не по асфальту, по 40–50 км с полной выкладкой. Шли дожди, только днем на привалах жгли костры и подогревали мокрую одежду, высыхать она не успевала, ну мы у костра и не сушились, а спали. Просыпаешься оттого, что горячо и нога сжата сапогом, который съежился от тепла, да и шинель прожжена. А тут подъем, снова идем, идем, вот солнышко вышло, деревня, нам разрешили побывать в избах, обсушиться и поспать: рай, все с себя развесили на заборе, а хозяйка одела нас в свою одежду. Мы с Клавой залезли на русскую печь и утонули в блаженстве, в сухом и теплом месте, и выспались. Опять подъем, опять в поход, и ночью где-то идем по болоту, и нам объявили привал. Привал среди кочек. Мы с Клавой стянули до земли несколько мелких березок за верхушки, на них одну шинель, под себя, с головой сверху-другую, надышали и уснули, а березки наши прогнулись, подломились, и мы оказались в воде. Опять мы мокрые, ночь, холодно, отжали то, что называлось шинелями, оделись, и как раз приказ «шагом марш». Вышли из болота на рассвете, идем по лесной дороге и выходим лесом к городу и железнодорожной станции Карманово, Смоленской области.