Он призвал Нура сделать все возможное, чтобы не потерять контакт с Хатимой, хотя объективно понимал, что это вряд ли возможно. Фактически Центр, крепкий задним умом, предлагал ее завербовать и сетовал, что это не пришло в голову Арефьеву раньше, когда все плыло в руки. До того как Наваза вмешали в процесс. Теперь дать заднюю, вызвать подозрения у Наваза. Его несомненно заинтересует возня вокруг русской девушки.

«Каким образом было завербовать ее раньше?! – злился Арефьев. – Через Разию, но тогда пришлось бы посвящать и ее в дело. А как она отнеслась бы ко всему этому? Она офицер, рьяная патриотка. Шантажировать ее можно лишь любовными отношениями с Нуром. Однако пошел бы на такой шантаж сам Нур? Похоже, он влюблен в нее… И какой смысл вербовать Хатиму в тюрьме, если нет возможности вызволить ее здесь в Пакистане? Ну, депортировали бы завербованную в Россию. На кой она там? Бесполезна для разведки. А информацию из нее и так бы там вытрясли».

Арефьев осознавал, что вызволить девушку из тюрьмы в Пакистане, обеспечить ее тут надежными документами способны лишь люди из Межведомственной разведки. Но они и не допустят до нее больше никого, если затратят на Хатиму время и деньги. Все теперь зависело от ловкости Нура и степени доверия между ним и Навазом.

Иван Алексеевич очень удивился, когда, в очередной раз проверив шкафчик Нура в клубе, обнаружил послание, где полицейский сообщал, что все уладил как нельзя лучше. Разия взяла с Хатимы расписку о согласии той стать полицейским агентом. Речи о российской разведке не шло. Как бы отнеслась Хатима к стоящим за Разией в далекой и глубокой тени российским спецслужбам? Скорее всего, негативно, если учесть, как она боялась возвращаться на родину. Никто не собирался официально оформлять ее на агентурную работу, однако Хатиму теперь сковывали обязательства. Разия проинформировала ее, что, если Наваз узнает о содержании расписки, Хатиме, мягко говоря, не поздоровится. А Хатиме надо всего лишь при первой возможности связаться с Разией по номеру телефона, который Разия заставила ее выучить.

– Если в течение трех месяцев ты не созвонишься со мной, расписка попадет к Навазу, – предупредила Разия. – Срок я тебе даю достаточный, чтобы освоиться в новой обстановке и выбрать удобный, а главное, безопасный момент для звонка.

Она оговорила с Хатимой парольные фразы на разные случаи и также заставила выучить их наизусть.

Хатима расценила эту расписку и просьбу Разии однозначно, как противоборство полиции и спецслужб. Ее это не удивило. Она неоднократно слышала в разговорах Касида, как он с самодовольством развивал тему о конкуренции спецслужб и полиции, и о том, что на этом успешно можно играть, словно бы сам участвовал в подобных «играх». Впрочем, может, и участвовал. В Ираке во всяком случае.

С тех пор как он выбрался из Мосула, его собственное положение и положение людей, вышедших с ним, заметно улучшилось по сравнению с тем, каким оно было в Мосуле. Мало того, что их оперативно эвакуировали, вывезли на микроавтобусах с тонированными стеклами, но и подготовили им хороший дом, обеспечили едой. Хатима не видела благодетелей, но догадывалась, что Касид кому-то продался, а, возможно, и раньше работал на тех же «спонсоров». Кто они, оставалось только гадать, но у Хатимы были догадки. На них наводили сухие американские пайки в коричневых и белых пакетах. Сами по себе конечно они ни о чем не говорили. Мало ли где их раздобыли, чтобы снабдить семью Касида и его приближенных едой. Из сухпайка Хатиме особенно нравился миндальный кекс с маком, а дети Айны и Захии полюбили сушеную клюкву и жевательную резинку.