– Человек – не творец судьбы, а раб своих эгоистичных желаний, – жестко отсекает он. – Но истинное величие заключается в исполнении долга, Диора. И больше ни в чем.

Повисает пауза. Я по-прежнему буравлю пронизанную мелкими огоньками тьму за окном, а затем неожиданно для самой себя выдаю:

– Правда, что та несчастная женщина забеременела от тебя, а ты вынудил ее избавиться от ребенка?

Мы никогда прежде не затрагивали эту тему всерьез. Не говорили о том, почему Ранель затаил злобу на нашу семью. Тогда, после побега, я была слишком подавлена, мне не было дела до правды. Позже я потихоньку пришла в себя, но желание копаться в прошлом так и не появилось. Хотелось просто поскорее забыть пережитый ад и перелистнуть страницу.

Но сейчас я, к собственному изумлению, почему-то возвращаюсь к событиям многолетней давности… Не только мысленно, но и вслух.

– Диора, ты же уже взрослая и понимаешь, что никто из нас не святой. Каждый совершает ошибки и имеет право на прощение…

– Право на прощение имеют только те, кто об этом попросил.

Наверное, впервые в жизни я осмеливаюсь перебить отца.

– Не зарывайся, дочка, – в его голосе появляются стальные нотки. – И не забывай, с кем говоришь.

– Когда нечего ответить по существу, мужчины всегда давят авторитетом, – горько усмехаюсь я.

– Диора! – он выходит из себя. – Да что, черт возьми, с тобой творится?!

А действительно, что?

В последние несколько месяцев я и сама часто задаюсь этим вопросом. Откуда вдруг взялось это необъяснимое желание доказывать, спорить, бороться за свою правоту? Ведь раньше я тупо плыла по течению, и меня вроде как все устраивало. А сейчас…. Сейчас во мне будто снова разгорелся давно потухший огонек жизни. И он жжет изнутри. Заставляет рисковать, действовать, двигаться вперед…

– Ладно, пап, пока, – отзываюсь со вздохом. – Мне и впрямь пора домой. Время позднее.

Мы с отцом сухо прощаемся, и я, отложив телефон, устремляюсь к шкафу. Облачаюсь в легкий плащ, собираю личные вещи в сумочку и, выключив свет, покидаю офис. Стук моих каблуков гулким эхом разносится по коридорам: в здании никого, кроме охраны, уже нет.

Выхожу на опустевшую парковку и неспешно двигаюсь в сторону своей машины, когда внезапно боковое зрение улавливает какое-то движение справа. Поворачиваю голову, и по телу пробегается адреналиновая рябь. Даже не от испуга, а от какого-то недоброго предчувствия, зародившегося в груди…

Из огромного черного Гелендвагена, стоящего в метрах десяти от меня, выходят два здоровенных амбала. Лысые, в темных костюмах, с совершенно нечитаемыми лицами. Движутся, несомненно, в мою сторону, и от этого становится совсем жутко.

Перевожу взгляд вперед и ускоряюсь. Тревога нарастает, сердце шумно колотится, ладони, спрятанные в карманы плаща, сжимаются в кулаки.

– Диора Рустамовна! – басистый оклик стрелой прилетает в спину.

Вот черт! Значит, эти бугаи и правда по мою душу.

Первый порыв – скинуть неудобные туфли и попытаться удрать, но здравый смысл подсказывает, что сбежать не получится. Между мной и моими преследователями какие-то несчастные метры, а бегают они, определенно, лучше, чем я…

Усилием воли заставляю себя притормозить и, натянув на лицо непроницаемую маску, оборачиваюсь:

– Да?..

– Добрый вечер, Диора Рустамовна, – амбалы приближаются. – Пройдемте, пожалуйста, в нашу машину.

Один из них кивает в сторону Гелендвагена.

– Извините, но я, пожалуй, откажусь, – голос против воли подскакивает на несколько октав и делается писклявым. – У меня на этот вечер другие планы.

Вблизи амбалы выглядят откровенно пугающе. Их широкие плечи, бритые черепа и безэмоциональные лица как-то непроизвольно наталкивают на мысли о криминальных разборках, которые, если верить сериалам, были обычным делом в лихие девяностые…