Разумеется, мы ушли. Сели за свободный столик, но внутри осталось гадкое чувство. Из чувства мести Малина и Власов настраивали против нас с Диларой людей не только из класса, но и со всей школы.

- Я боюсь, - вдруг призналась подруга, когда мы молча пили чай.

- Чего? – нахмурилась я, снова чувствуя на себя эти дурацкие взгляды.

- Нехорошее предчувствие. Как будто должно произойти что-то плохое.

- Оно уже произошло. Что может быть еще хуже?

Странно, но мне было все равно. Я не боялась. Только злилась.

Наверное, во мне что-то сломалось.

Услышав звонок, мы погнали на следующий урок. Атом не любила, когда кто-то опаздывал.

Интуиция Дилары оправдала себя. Мы пришли на следующий урок, который вела Атом. Пока она объясняла новую тему, повернувшись к доске и записывая на ней что-то, в меня прилетела смятая бумажка. Потом вторая, третья… А потом прилетела жвачка. Попала прямо в волосы. Я поняла это, коснувшись головы и почувствовав запах ментола.

Сначала было изумление. Что? У меня в волосах жвачка? Которая только что была у кого-то во рту? Серьезно?..

Потом растерянность. Хотелось вскочить с места и убежать подальше. Спрятаться от всех.

А затем… Затем пришла ярость. Холодная злая ярость, от которой леденела кровь в венах.

Я медленно встала.

- Кто это сделал? – тихо, но отчетливо спросила я.

Весь класс уставился на меня. Кто-то с удивлением, кто-то со страхом, а кто-то с весельем. Малина и ее компания.

Услышав мой голос, Атом тотчас повернулась и сузила глаза:

- Туманова, сядь!

- Я спросила – кто это сделал? – повторила я, игнорируя учительницу.

- Сядь немедленно! Ты что себе позволяешь?

- Кто. Это. Сделал? – повысила голос я.

Сначала я думала, что это Есин – больно уж он погано улыбался. А потом поняла, что не он, а сидевший рядом парень – Стас Бочкарев. Откинувшись на заднюю спинку стула, он смотрел на меня с вызовом. А потом повернулся к веселой Малине и улыбнулся ей, словно говоря: «Посмотри, это я сделал». Бочкарев хотел ей понравится.

Ярость овладела мной так, что я забыла обо всем на свете. Я встала, подошла к Бочкареву, и, не понимая, что делаю, взяла его сумку. Подскочила к окну и выбросила ее – хорошо, хоть додумалась открыть окно.

Бочкарев даже сказать ничего не успел – так опешил. Весь класс изумленно замолчал. А у Атома из руки выпал мел.

Секунд десять стояла тишина – до тех пор, пока я не вернулась на свое место. А потом заорала Атом:

- Туманова, ты с ума сошла?!

И Бочкарев кинулся на меня, схватил за плечо и поднял с места.

- Ты охренела?! Что с моей сумкой сделала, дура тупорылая?! – закричал он яростно и начал меня трясти.

Он был сильнее и выше. Он был парнем. А я – хрупкой девушкой. Но я не собиралась отступать. Поймала его взгляд и прошипела:

- Отпусти меня, иначе пожалеешь.

Словно наяву я услышала слова Димы: «Самое главное – это взгляд. Победит тот, кто первый опустит глаза».

И я смотрела на Бочкарева так, как на него бы смотрел Барс.

Одноклассник вдруг отступил. Перестал меня трясти. Убрал руки. Облизал губы.

Мой взгляд заставил его отступить.

- Быстро пошла за сумкой! – как-то неуверенно выкрикнул одноклассник и резко замолчал. Потому что я шагнула к нему и коснулась щеки, заставив оторопеть не только Бочкарева, но и всех остальных, включая Атома, которая даже перестала верещать.

- А что сделал ты? – спросила я нежно. Мой пристальный взгляд и эта нежность совсем не вязались друг с другом. – Ты испортил мою прическу. Я испортила тебе сумку. Мы теперь квиты, не находишь? Или мне нужно было выкинуть тебя, а не сумку?