Куда выходить? – пишу.

В окно, блин. Не тупи. Жду внизу – отвечает.

В смысле? Смотрю на машину такси, потом на сообщение.

Бондаренко и такси, серьезно? Это как селедка и молоко, поэтому уточняю:

Ты в такси?

На экране начинают бегать точки.

Печатает. Потом прекращает. Через несколько секунд точки опять пляшут, и я завороженно за ними наблюдаю. Что он там пишет? Рассказ?

Стирает. Пишет. Стирает. Пишет… Пишет до тех пор, пока не приходит:

Да

А он немногословен.

Что ж, отвечаю:

Ты бы мог подняться и помочь мне с вещами? 

Я наглею? Ничего подобного! У него в паспорте штамп, это все объясняет.

Он думает над моим вопросом некоторое время, и я уже собираюсь бежать обратно в комнату, не надеясь на совесть Бондаренко, как задняя дверь машины открывается.

Я смотрю на его резкие движения и светлый ежик волос, на который сверху плюнуть желания не возникает, но возникает другое:

– Бондаренко! – кричу я.

Голова парня тут же запрокидывается, и ему требуется секунда, чтобы вычленить меня на третьем этаже.

Машу ему рукой. Не знаю зачем, инстинктивно.

Брови Германа изгибаются, и всего на мгновение на его лице отражается веселье, но потом оно снова приобретает скучающее выражение, с которым требовательно говорит:

– Квартира.

Какая важная птица! Ну и ладно! Пусть вредничает, мне безразлично, хотя и не обязательно быть такой букой.

– Восемнадцать, – отвечаю, глядя на то, как фигура парня скрывается под козырьком подъезда, после чего в прихожей вопит домофон.

Я несусь к нему, по пути одергивая края джинсовых шорт.

Нажимаю кнопку и вслушиваюсь в трубку до тех пор, пока не слышу удар захлопывания подъездной двери.

Смотрю на себя в зеркало. Убираю за уши тонкие прядки волос, выбившиеся из хвоста. Затягиваю резинку потуже.

Принт рожка с тремя разноцветными шариками мороженого на белой футболке привлекает внимание. Пожалуй, это все, что во мне привлекает внимание. Заправляю край футболки в шорты.

Потом снова выдергиваю. Подол теперь мятый и, простонав, я пытаюсь вернуть его обратно под пояс шорт, но дверной звонок пугает до чертиков. Плюю на футболку и оставляю как есть. Вряд ли у Бондаренко имеется интерес до моего внешнего вида.

Прежде чем открыть дверь, отираю о джинсовую ткань вмиг вспотевшие ладошки. Я нервничаю. Просто никогда не встречала парня. Парня, пришедшего ко мне, а не друзей брата. Как только Артем переехал сюда, в город, и те перестали к нему заходить.

Проворачиваю замок, на который меня запер брат, и открываю дверь.

Фигура Бондаренко смотрится на нашей площадке неуместно. Он как нудист на городском пляже. Или как крутая иномарка на рынке отечественного автопрома.

В прихожей, куда приглашаю войти Германа, отойдя на пару шагов, парень смотрится еще хуже. Как слон в посудной лавке. Мне хочется улыбнуться, ведь выражение его лица говорит о том, что он такого же мнения.

Не знаю, в каких хоромах живет он, но у нас с братом чисто. И мне беспокоиться не о чем.

Герман снова в шортах. Но все же перемены в нем налицо: черная свободная футболка, белые шорты и черные кроссовки.

Его любимые цвета: черный и белый? Не думала, что Бондаренко настолько консервативен и сдержан.

– Что? – спрашиваю я, когда, опустив взгляд с моего лица ниже, он усмехается.

– Ничего, – ухмыльнувшись, отвечает и начинает вертеть головой по сторонам, пока ловлю в зеркале свое отражение, понимая, чему он усмехался – мороженко. И что?

– Эта квартира съемная? Ты одна здесь живешь? – неожиданно высыпает на меня вопросы.

Как он понял, что квартира съемная?

– Съемная, – подтверждаю. – Живу с братом.