Ситуации, когда норушь осознанно остаётся один, крайне редки, и именно таким редчайшим случаем и была Шушана.

Когда умерла хозяйка квартиры, а она была уже очень старенькой, норуши надеялись, что её дочь или внучка возвратится домой – туда, где они обе выросли.

– Ну ладно, пока хозяйка была жива, они бывали тут просто набегами – прискакали, еду принесли, помогли убраться и ускакали, и то это делала только дочь, а внучка? А внучка корчила морду и фыркала, мол, ей тут скучно, дом немодный, непрестижный, и вообще всё не так! Надо сломать стены, сделать эту… как её, стувудию, во! – переживал глава норушного рода Шуштон – брат Шушаны. – Я думал, что мы переселимся в другое междустенье, к другим людям, но… но они тут в этом доме все такие! Люди испортились!

– Ты просто слишком много смотришь с хозяйкой тот бормотальник! – ворчала Шушана. – Люди – они разные!

– Нет, ты ничего не понимаешь! – сердился брат, который был старше сестрицы на пять минут и поэтому знал гораздо-гораздо больше, ну, по крайней мере, был в этом свято уверен. – Я слышал, что в этом мире нашёлся тот, кто может открывать врата в наши исконные земли, а это значит, что и мы сможем уйти туда, домой!

– Дурень! Наш дом тут! Мы здесь нужны! – сердилась Шушана, которая вместо бормотальника-телевизора, который исправно рассказывал, как всё вокруг плохо, любила смотреть в окно.

Люди там, за окном, были разные, иногда очень-очень разные, но она точно знала, что среди них есть такие, рядом с которыми междустенье – тайные норушные владения – будет легко открываться и не сужаться от ссор, крика или безразличия друг к другу или к дому.

Когда хозяйки не стало и вместо неё пришла её внучка, жить стало трудно… Девица приходила, брезгливо выкидывала все те вещи, которые были дороги её бабушке и которые были слишком крупными, чтобы норуши сумели их спасти в междустенье, шипела что-то презрительное, дом пугался, пространство междустенья подрагивало и грозилось закрыться, да так, что Шушане даже показалось, что, наверное, брат прав.

«Может, и ходят где-то другие, но разве обязательно, что они придут сюда? – думала она, когда новая хозяйка приводила в норушные владения очередных жильцов. – И эти совсем-совсем не подходят!»

В конце концов Шуштон с их с Шушаной родителями, с тремя младшими братьями и двумя сёстрами, со своей женой и кучей детишек всё-таки решился уходить.

А Шушана металась по закоулкам междустенья, ощущая, как скорбит, печалится и пугается их ухода дом!

«Мы его приручили, ну как его бросить!» – думала она, наглаживая лапками стены, такие родные, знакомые до последней трещинки.

Последней каплей для Шушаны стала собака… Её привязали напротив одного из окон, у ограды палисадника и…

«Точно оставили специально! Она же не может уйти, она ждёт!» – Шушана прекрасно видела всё из окна. Видела и отчаянно жалела незнакомую, но такую несчастную псину.

Видела, и как подошёл какой-то парень, присел на корточки, погладил собаку и ушёл, а потом… потом взял и вернулся, когда уже совсем стемнело и на улице зажглись фонари.

Шушана прекрасно видела, как парень обнимает собаку, а та, измученная ожиданием, пониманием того, что к ней не вернутся, безнадёжно скулит.

– Шуштон, как ты не понимаешь, он же взял её себе! Он уговорил её не печалиться, и я теперь вижу их – они гуляют вместе!

– И что? Ты перетащишь того человека в наш дом? Сама понимаешь – это невозможно! – сердился брат. – Не морочь мне голову. Ты уходишь с нами!

Но Шушана не могла – дом представлялся ей точно такой же брошенной собакой! Несчастной, покинутой и преданной не только людьми, но и норушами!