Смартфон выпал из лапы… нет, то есть всё-таки из руки разом ослабевшего Бирюкова и мягко приземлился на сиденье дивана.

– Чем ты думал, когда пытался втиснуться в чужую, людскую жизнь, натянуть на себя красивую картинку? – сухо уточнил Соколовский.

– Я… чем я думал? – с горечью отозвался Михаил. – Что я хоть так смогу быть полноценным! Не получается быть таким медведем, так хоть как человек справлюсь. Хотя… какая уж разница. Делай что ты хочешь! Наверное, так действительно всем будет лучше!

– Что я хочу? Да нужен ты мне, – брезгливо фыркнул Соколовский, неприязненно разглядывая здоровенного типа в жалких лохмотьях, стеснительно прячущегося за диваном. – Но вот делать с тобой что-то придётся – ты можешь быть реально опасен.

Он покосился на своего ветеринара и насмешливо покачал головой.

– Таня… дайте угадаю, вы что, заступаться за него решили?

Таня покосилась на Михаила.

– Ну… как бы да. Вы же сами понимаете, что это такое стечение обстоятельств. И несчастливое, и наоборот.

– Про несчастливое я понимаю, а наоборот – это вы про Уртяна? – уточнил Соколовский.

– Да, конечно.

– А если бы у вас не получилось или вы не успели бы? – Филиппу действительно было интересно услышать ответ.

– У меня нет в наличии «если бы», – отозвалась Таня. – Есть только то, что уже случилось.

Соколовский усмехнулся:

– Да… вы правы, конечно. Вообще-то у всех есть только то, что уже есть, только не все это понимают и принимают. И что вы бы посоветовали? Только учтите, на мой взгляд, жить среди людей так, как он это делал раньше, ему уже нельзя – может сорваться и будет трагедия.

Михаил судорожно вздохнул, опустив взгляд на свои руки, перепачканные в запекшейся бурой крови того типа, которого он так ужасно… оттолкнул.

Таня тоже про это думала – ещё бы! Забудешь тут рык за спиной, уже не говоря про всё остальное, но стоящий за диваном человек… ну, в смысле тот, кто выглядел как человек, был настолько несчастен и измучен, что поневоле пришлось загнать воспоминания подальше, попинать мыслительный процесс и уточнить:

– А почему у вас обоняние не работает? Травма, аллергия, воспаление? Что было изначально?

Соколовский покосился на закатившего глаза Крамеша, а потом усмехнулся:

– Всё-таки настоящий врач – это диагноз! К счастью…

Михаил ожидал чего угодно, только не этого. Он-то был уверен, что его сейчас казнить будут, а получается, что… лечить?

– Что ты молчишь? – строго прищурился Соколовский, – Отвечай, пока она спрашивает!

– Это… я простудой болел… Мама уже родила младшего брата, а я уже пестуном был, ну… помогал ей. У нас же как? Пока совсем маленький, мама заботится, а когда пестун – сам заботишься.

Михаил не очень понимал, как объяснить, что тогда, в своём подростковом возрасте, он был уже предоставлен самому себе, и мать абсолютно не интересовало, болен он или здоров, главное, чтобы с малышом помогал.

Таня слово «пестун» знала. К счастью, о жизни медведей в дикой природе представление имела и невольно посмотрела на Бирюкова с сочувствием.

– Не лечили? – предположила она.

Тот мотнул головой, а потом заторопился с объяснениями:

– Она нормальная мать… ну, как медведица, конечно. У нас же с медвежатами-мальчиками не очень возятся. Так принято. Я сам должен был поправиться, но не очень получилось, а потом обоняние ухудшилось почти совсем. Я тогда уже из дома ушёл, как и положено. И решил, что… что раз я не могу жить как медведь, значит, буду жить как человек. У меня почти получалось! Только вот сегодня…

Он тяжело сглотнул, посмотрел на Соколовского и спросил: