Соколовский рассмеялся:

– Знаете, я прямо-таки восхищён! А если я вам ничего не стану доказывать, а просто выкину вас отсюда? И не надо тут лапками взмахивать, я не люблю иллюзии, благо вижу сквозь них! Вы меня поняли?

– А Уртян?

– А Уртян будет отрабатывать вызов, который он не оплатил, ущерб, нанесённый врачу, и виру мне лично! Понятно?

– Да кто ты такой… – прошипела кицунэ и осеклась, встретившись взглядом с Соколовским.

На лапах она устояла исключительно благодаря тому, что её и не пытались с них сбить, так, просто место указали.

– Не испытывайте моё терпение… – посоветовал ей Филипп. – Я понимаю, что вы тут не так чтобы очень издавна, но вы кое-что забыли… В чужой монастырь со своим уставом не ходят, и, оказавшись в иной стране, надо бы уважать закон и обычаи, хотя бы из чувства самосохранения! Вы меня понимаете?

– Да, – кицунэ вообще была очень понятлива, просто за годы покоя и процветания слегка расслабилась. – Я поняла, приношу свои извинения! – мгновенно вспомнился впитанный с молоком матери поклон перед тем, кто сильнее, и тон кардинально изменился.

– Ну что же… Хорошо, если поняли! Надеюсь, повторять мне не придётся! Итак, начнём сначала? Ваш внук нанёс мне ущерб. Я могу дать вам пообщаться с ним, и он вам лично всё расскажет.

– А он… он под воздействием? – осторожно спросила кицунэ, ощутив на своей шкурке, как тут могут прижать хвост.

– Нет, в полном сознании. Крамеш! – Соколовский чуть повысил голос, открылась боковая дверь, и лисы узрели их любимого, самого красивого, самого лучшего и замечательного лисёнка, который с раздражением одёргивал одежду перед зеркалом.

Черноволосый тип, открывший дверь, корректно отступил, и мать, отец и бабка влетели в комнату, бросившись к своему лисёночку.

– Уренька, как ты? Как ты себя чувствуешь? Малыш мой пушистый, что случилось!

Тявина перекосило, и он забавно покрутил носом.

– Счас стошнит! – тихо прошипела рядом Йиарна. – Ладно, когда это мама наедине говорит – тогда понятно, но так-то…

А в комнате Уртян жаловался семейству на жизнь, неудачу в таком простом деле, а ещё на злобного Крамеша и гусей с хомяком!

– Гуси? Хомяк? Сынок, ты что? Ты ж лис! – удивлялся отец.

– Замолчи! Посмотри… У него тут ссадина, и тут мордочка ободрана… – причитала мать.

– Да погодите вы! Урик, а почему этот… Сокол сказал, что ты владеешь иллюзиями? – бабушка души не чаяла в красавце-внуке, но этот вопрос не давал ей покоя. – Он же соврал?

– Эээ, ну… нет! Я действительно могу…

– Как? – ахнула мать, оглянувшись на супруга.

– И давно? – заинтересовалась бабка.

– Почти год как…

– Что? Но почему… почему ты нам не сказал? Мы бы сделали праздник… мы бы радовались! Это же честь для всего рода! Такой дар! – зачастила мать.

– Ты бы мог столько пользы принести нашей семье! – добавил отец.

– Да потому что я не хочу приносить кому-то пользу! – выпалил Уртян. – Я хочу приносить пользу себе! А вы сразу «род»… «род»… «семья»!

– Но дар-то у тебя от бабушки! – напомнила мать, кивая на бабку-кицунэ.

– И что? Это просто компенсация за то, что я из-за неё вечно мучился! – Уртян передёрнул плечами.

– Что?! – кицунэ прищурила и без того узкие глаза. – Что ты сейчас тявкнул?

Соколовский усмехнулся и покосился на Тявина, у которого на физиономии зависло такое безграничное изумление…

– Что-что… То самое! Если уж у меня такая бабка, из-за которой я всё время огребал, должно же у меня хоть что-то хорошее возникнуть!

– Посмотри на меня! – резко приказала кицунэ, цапнув внука за плечи и повернув к себе.

– Что? Ну что? Он же под мороком? – уверенно зачастила мать Уртяна.