Мне душно. Душно в самой себе. За ночь мой немного уменьшившийся в объёме шар снова вырос и раздулся. Он давит на диафрагму, сжимает желудок и перекрывает горло. Я похожа на рыбу, которую изощрённый мучитель бросил на влажный берег. На неё попадают брызги, и песок весь пропитан вкусом воды, но до самой реки не добраться. Остаётся открывать рот в попытке насытиться крохами капель и желанным запахом, обмануться на лишние секунды и в эти мгновения притворяться, что не тяжелеет тело, не немеют конечности, не находит отупение. Я тру глаза, поднимаюсь, натягиваю валяющиеся на полу джинсы, накидываю куртку прямо на пижамную майку, хватаю поводок и киваю встрепенувшемуся пёсику.

— Ангелина, я прогуляю Джекки, — выкрикиваю в сторону её комнаты и, не дожидаясь ответа, вылетаю в подъезд.

Мы гуляем вокруг дома почти час. Заходим в соседний двор, устраиваем пробежку по улице. Возвращаемся немного уставшие и запыхавшиеся. Ну, я-то точно. Однако, как только слышится щелчок закрывшейся входной двери, мне снова становится душно.

Джекки требует еды у хозяйки. Она чешет его за ушами и бросает быстрый сканирующий взгляд на моё бледнеющее лицо.

— Ещё прогуляешься? — скорее не спрашивает, а утверждает Ангелина.

Я киваю, разуваюсь, прохожу в комнату, меняю пижаму на обычную белую футболку. Выуживаю из разобранной постели телефон, который оставила, сбежав с Джекки. Набрасываю покрывало, чтобы придать более приличный вид дивану. Я всё же в гостях, нельзя так нагло устраивать беспорядок в гостиной.

— Подыши, — дважды похлопывает меня по спине Ангелина, пока я наклоняюсь надеть обувь.

Шар покалывает глаза изнутри, я нечленораздельно угукаю и повторно вылетаю на лестничную площадку. Мне стыдно выглядеть в глазах Ангелины неуравновешенной неврастеничкой. Только я скорее проглочу язык, чем расскажу ей, какая я слепая дурочка. Уверена, что она так не считает, но её признание во мне разумного человека может сильно пошатнуться. Во мне самой мнение о себе как об умной и внимательной рассыпалось карточным домиком и вот-вот развеется по ветру. Я бегу вниз по лестнице и дальше по тротуару, потому что сопротивляюсь нахлынувшим со всех сторон подозрениям. А я не хочу сомневаться во всех подряд, без разбора. Даже сейчас. Особенно сейчас. Особенно в Ангелине. Я не смогу жить в ожидании постоянного подвоха со стороны того, кого считаю близким.

Расстёгиваю куртку, распахиваю её и намеренно глубоко вдыхаю.

— Ангелина на самом деле хороший человек, — произношу громко и по слогам, не обращая внимания на оглядывающихся на меня прохожих.

Я иду в прямом смысле слова куда глаза глядят, не фиксируя маршрут. Постепенно дыхание приходит в норму, теснота внутри отступает. Куртку приходится застегнуть. Я замечаю, как сильно стаял снег. На теплотрассе начинает проклёвываться первая прозрачная зелень. Останавливаюсь и любуюсь острыми упрямыми макушками. Несмотря на вероятность того, что всё ещё может выпасть снег, они пробиваются вверх и тянутся к солнцу. Я запрокидываю голову и устремляю взгляд в самую вышину. А когда вновь смотрю вперёд, упираюсь в вывеску, которая словно выведена небрежным росчерком: «Для себя». Я не знаю, что скрывается за ней, а прочитать более мелкую табличку у входа мне мешают отражающиеся от блестящей поверхности блики, но уверенно направляюсь к крыльцу, как будто меня примагничивает летящая «Д» и заигрывающая витиеватым хвостиком «б».

Толкаю тяжёлую стеклянную дверь и, как Алиса[1], проваливаюсь в другое измерение. Приглушённо, приглашающе и стильно. Парикмахерский салон. Глаза привыкают к мягкому внутреннему освещению, и я встречаюсь с направленной на меня широкой приветливой улыбкой молодой девушки в строгом фартуке и с гладко зачёсанными светлыми волосами.