– Я же обещала, что сегодня будет необычная ночь, – Рита на минуту замолчала, что-то сообразив, долгим взглядом посмотрела на мой розовый галстук, золотую заколку и пиджак, который я непонятно с какой целью, приняв душ, снова надел. – Подожди-ка… Наверное, в моем поведении была какая-то двусмысленность? И ты рассчитывал на нечто другое? На нечто большее, чем мой "Забор"? Ты думал, что я…

Вот уж дурацкая ситуация.

– Ни на что я не рассчитывал, – я постарался улыбнулся, чтобы скрыть смущение. – И ничего такого не думал. Мы же друзья. Просто добрые друзья.

– И правильно. Умница.

Мечты о спелом плоде, упавшем в мои горячие ладони, – рассыпались в пыль. Чтобы скрыть истинные чувства, я стал листать пьесу, делая вид, что поглощен этим увлекательным занятием. Ясно, она просила меня не пить, потому что у рецензента голова должна быть ясной. А незабываемая ночь – это ночь в обнимку с "Забором".

– Если тебе понравится, тогда с рукописью надо будет ознакомить кого-то из американских литераторов, твоих знакомых. Из тех, кому можно доверять. Пьесу должен прочитать человеку с высоким литературным вкусом. Твой друг Ричард Колберт, лингвист из Вашингтонского университета – тот самый человек, который нужен.

– В прошлый раз Ричарду не очень понравилась твоя повесть "Легкое дыхание любви". Он слишком строг. Думаю, нужен другой человек.

– Глупости, моя повесть ему понравилась, – мнение Риты редко совпадало с моим мнением. – Ричард сказал, что там есть места, плохо понятные американцам, рассчитанные скорее на русского читателя. А так… По-моему он был в восторге.

– Ты хочешь, чтобы пьесу поставили в каком-то из московских театров?

Рита приземлилась на стул и объяснила, что пьеса написала не для России. В сегодняшней Москве или Питере эту вещь вряд ли правильно поймут, не тот менталитет. Никто не захочет заглянуть вглубь, разглядеть важные мысли автора, увидеть второе дно. Русские критики, особенно театральные критики, – ретрограды и конъюнктурщики. Они скажут: "Опять гомосексуальная тема. Такую вещь надо показывать в гей клубах, а не в театрах". Вот и весь разговор.

Да и к русским режиссерам есть вопросы. Пьесу одного приятеля Риты поставили в весьма приличном театре. И что? Переврали весь текст от начала до конца, все вывернули наизнанку. Когда автор обратился к режиссеру с замечаниями, тот ответил: "Лично я так вижу этот материал".

И точка.

И абзац.

Пьеса шла один сезон при полупустом зале, потом ее закрыли. Нет, Рита не хочет повторять чужих ошибок, испытывать разочарования. Она хочет успеха, большого и громкого. Впрочем, "Сломанный забор" можно и в Москве поставить, но это не сейчас, это не проблема сегодняшнего дня. Рита мечтает об успехе здесь, за океаном, – ведь пьеса и написана для американской аудитории. Для людей с либеральными взглядами.

"Забор" можно переделать в мюзикл, занять в нем лучших артистов, и тогда он триумфально пройдет на Бродвее. Почему бы и нет? А дальше экранизация, которую Рита, так и быть, доверит одной из ведущих студий, например "Парамаунту". Критики захлебнуться комплиментами, к русской диве, то есть к Рите, выстроится очередь менеджеров, предлагающих новые потрясающие контракты. Премьеры, поклонники с разбитыми сердцами, ревнивые завистницы, – куда без них. На золотом лифте Рита взлетает под крышу мира…

– Я очень надеюсь на тебя, очень, – она встала, заглянула мне в глаза. – Пожалуйста, почитай… Но не нужно комплиментов. Сегодня эта пьеса – для меня самая важная штука в жизни.

Испытывая приступ мигрени, я выпроводил Риту из номера, бросил пьесу на тумбочку. Снял пиджак и почувствовал себя несчастным обманутым человеком. Побродил, рухнул на кровать. Я смотрел в потолок и утешал себя мыслью, что не все потеряно, у наших отношений еще есть определенные перспективы, есть новый горизонт… Но не мог утешиться.