Шоссе долго лезло вверх на гору, где стоит больница – та самая, где Джинни делали операцию и где она проходила первый курс химиотерапии. А через дорогу от больницы – кладбище. Шоссе было междугородним, магистральным, и, проезжая здесь (в те добрые старые дни, когда в этот город они наведывались всего лишь за покупками или изредка развлечься в кино), Джинни всякий раз роняла что-нибудь вроде: «Ах, что за печальный пейзаж!» или «Да-а, удобно, конечно, но не слишком ли?».

В этот раз она промолчала. Кладбище ей не досаждало. Она поняла, что это как раз не важно.

Нил, должно быть, тоже это понял. Посмотрел вдруг на Элен в зеркало и говорит:

– Как думаешь, много на этом кладбище мертвецов?

Та замешкалась, молчит. Потом недовольным тоном:

– Да не знаю я.

– Они там все мертвецы!

– Он и меня поймал на этом же, – сказала Джинни. – Шутка на уровне четвертого класса школы.

Элен не ответила. Возможно, до четвертого класса девушка так и не добралась.

Подъехали к главному входу в больницу, но Элен показала, мол, нет, надо туда, туда, – и Нил подрулил к зданию сзади. Там толпились люди в больничных халатах, вышедшие на воздух покурить, некоторые прямо вместе с капельницами.

– Ты видел там скамейку? – спросила Джинни. – Да ладно, ладно, уже проехали. Просто на ней табличка: «СПАСИБО, ЧТО НЕ КУРИТЕ». Но ведь она поставлена для людей, которые выходят из здания больницы. А зачем выходят-то? Да покурить! И что, получается, если куришь, то не садись? Не понимаю.

– Сестра Элен работает в прачечной, – сказал Нил. – Как ее имя, Элен? Как твою сестру зовут?

– Лоис, – сказала Элен. – Здесь остановите. О’кей. Да, здесь.

Они были на парковочной площадке позади больничного корпуса. Никаких дверей, выходящих во двор, на первом этаже не наблюдалось, кроме наглухо запертого подвального люка. Двери других трех этажей выходили на площадки пожарной лестницы.

Элен открыла дверцу, вышла.

– А как ты внутрь отсюда попадешь? – сказал Нил.

– Да легко.

Пожарная лестница обрывалась футах в семи или восьми от земли, но Элен подпрыгнула, ухватилась за ступеньку, подтянулась, помогая себе ногой, упертой в выбоину кирпичной кладки, и через секунду была такова. Джинни даже не поняла, как она это сделала. Нил улыбнулся.

– Давай покажи им, детка! – с усмешкой сказал он.

– А что, другого пути разве нет? – удивилась Джинни.

Элен за это время вознеслась на третий этаж и там исчезла.

– Да если и есть, ей он впадлу, – объяснил муж.

– Какая шустрая, – заставила себя восхититься Джинни.

– Иначе бы она ни в жисть не вырвалась, – сказал он. – Небось всю шустрость ей пришлось, весь боевой задор употребить.

На Джинни была широкополая соломенная шляпа. Она ее сняла и принялась обмахиваться.

– Прости, – сказал Нил. – Здесь, похоже, вовсе нет тени, куда машину поставить. Но она скоро вернется.

– А что, у меня такой жуткий вид? – спросила Джинни.

Он уже привык к подобным ее вопросам.

– Да нормальный у тебя вид. Да и любоваться на тебя тут все равно некому.

– Мужик, который смотрел меня сегодня, был другой, не тот, что давеча. На мой взгляд, какой-то более важный. Самое смешное, что его лысина точь-в-точь похожа на мою. Может, он это специально, чтоб пациент к нему расположением проникся?

Она собиралась продолжить, рассказать ему, что говорил доктор, но он перебил:

– Эта ее сестра далеко не такая смышленая, как она. И Элен за ней вроде как присматривает и командует ею. Заморочка с туфлями очень типична. Она что, не может себе позволить купить собственные туфли? Она ведь и жильем своим не обзавелась – по-прежнему живет у тех людей, которые их приютили. Где-то за городом.