Я вытряхнул из портмоне всю наличность. Парень невозмутимо рассовал ее по карманам, уселся на шаткий стульчик и снова уткнулся в газету.

– Извините, – еще раз сказал я, унизительно поклонившись. – Надеюсь, этот инцидент останется между нами.

– Вы имеете в виду, не попадет ли он в утреннюю «Болтушку»? – усмехнулся апельсиновый юноша. – Нет. Не попадет. Спите спокойно. Эй, Ирка, все получилось как надо! – крикнул он вдруг. Я обернулся и увидел, что по коридору идет та самая девушка, которая утверждала, что Михальянц для конспирации носит очки и парики. – Но в этот раз твоих только десять процентов и Зойкных пять! Остальное мое, потому что до крови, – продолжил юноша.

Из-за его спины я заглянул в раскрытую тетрадь, лежавшую на столе, и увидел там столбик фамилий напротив которых стояли суммы – пятьсот рублей, тысяча, две, три. Напротив записи «внук Сазона Сазонова» стояла сумма «четыре тысячи». И была в этом списке только одна фамилия, сумма напротив которой существенно перекрывала ту, которую я вручил юноше.

Я почувствовал себя очень скверно.

Я опять вляпался в какую-то гнусную историю.

– Простите, – растерянно начал я. – Простите, а...

Поравнявшись с будкой, девушка просунула голову в окошко и рассмеялась:

– Вы набили морду нашему Вадику? Не расстраивайтесь. Он для этого тут и сидит.

Я совсем перестал что-либо понимать и мне захотелось удрать, как нашкодившему мальчишке.

– Понимаете, – улыбнулась мне девушка, – все, о ком писал Михальянц, очень сильно хотят набить ему морду. И мы эту возможность им предоставляем. Скажите, ведь вам не хочется больше никого бить? Вы спустили свой пар?

Пожалуй, в этом она была права. Бить мне больше никого не хотелось. Я отдал бы еще не одну тысячу, чтобы только этот юноша не заявил на меня в милицию. Нужно было скорей уходить, но один вопрос мучил меня.

– Скажите, – обратился я к юноше. – Там напротив фамилии Тягнибеда стоит сумма семь тысяч. Она что, избила вас сильнее, чем я?

– Нет, она обозвала меня очень нехорошим словом. При свидетелях, – он кивком указал на девушку.

– Каким? – заинтересовался я. – А, впрочем, знаю. Засранец.

– Нет. Простите, но я не могу его повторить.

– Слушайте, – взмолился я, – но где же сам Михальянц? Почему вы его покрываете?

Лица их вдруг одинаково поскучнели.

– Понимаете, – сказала мне девушка, – дело в том, что я нисколько не наврала вам. Михальянц – личность загадочная и отчасти даже мифическая. Как он выглядит, действительно, не знает никто. Материалы он присылает по электронной почте, гонорары ему перечисляют на счет.

– Ясно. Значит, вы не его пассия.

– Кто вам это сказал?

Я махнул рукой и пошел вон из редакции. Два дела, которые я хотел сделать сегодня, я провалил.

Впрочем, их провалила и Элка.

Вторую половину дня я прослонялся по пляжу. Леньки нигде не было видно. В вагончик я заходить не стал в надежде, что мартышка проголодается и, как только я отворю дверь, выскочит наконец наружу.

Когда я все-таки вернулся в свое логово, обезьяна спокойно спала на подушке в раковине. Я попытался схватить ее, но... все повторилось сначала. Она со скоростью пули, не успев даже толком проснуться, улетела на стол, оттуда на сетку кровати, потом на потолок, где и исполнила свое фирменное раскачивание с пронзительным визгом.

– Ладно, – махнул я на нее рукой, – завтра куплю дихлофос и проведу санобработку. А пока живи, гадость.

Я навел в жилище относительный порядок и даже вскипятил чайник. Ни кофе, ни заварки совсем не осталось – я вымел все с пола веником на улицу, – поэтому я сел хлебать пустой кипяток из кружки. Элка мне не звонила, и я решал для себя сложную задачу: позвонить ей первым, или не позвонить, когда в дверь тихонько, неуверенно постучали.