Ленита вышла из гостиной, подошла к прибывшему и приветствовала его кивком головы.

Тот снял намокшую шляпу и тоже приветствовал ее.

– К вашим услугам, досточтимая сеньора. Извините, что не подаю вам руки: я с головы до ног перепачкался глиной.

Мануэл Барбоза оказался довольно высоким, худощавым мужчиной. Мокрая одежда прилипла к его телу, обрисовывая угловатые очертания. С его длинных, грязных, ниспадающих на лоб и закрывающих уши волос стекала вода. Всклокоченная борода с проседью придавала ему диковатый, почти свирепый вид. Из-за мигрени его смугловатое лицо было бледным и землистым. Он часто моргал – свет явно резал ему глаза. Его набрякшие веки дрожали, а от уголков глаз разбегались «гусиные лапки».

Ленита, до крайности разочарованная, разглядывала его со скорбным любопытством.

– Сеньора,– продолжал приезжий,– очень сожалею, что вы изволили ожидать меня к ужину, но злополучная мигрень лишает меня возможности насладиться вашим обществом. Позвольте мне удалиться.

И он тяжелой поступью отправился в свою комнату, звеня шпорами и оставляя на паркете мокрые следы грязных сапог. Полковник последовал за ним.

Ленита ушла к себе в спальню, со стуком затворила окна и раздраженно сказала зашедшему к ней позже полковнику, что ужинать не станет, как тот ни уговаривал ее отведать хоть крылышко цыпленка, ломтик ветчины или, на худой конец, какой-нибудь десерт.

Ожесточенно сорвав с платья две красивые розы, она швырнула их на пол, растоптала и начала быстро раздеваться, в неистовстве отрывая пуговицы и крючки.

Резким движением скинув туфельки, отлетевшие в другой конец комнаты, она бросилась на кровать, свернулась калачиком и, кусая руки, разразилась судорожными рыданиями.

Плакала она долго. Нервная разрядка принесла ей облегчение. Успокоившись и утешившись, она углубилась в размышления.

Создать идеал, думала она, пестовать его, как мать пестует дитя, нянчить, одевать во все самое лучшее – а действительность вдруг оказывается уничтожающе грубой, прозаической, зверски скучной! Измыслить охотника, словно сошедшего со страниц Купера, или подобного Нимроду сильного зверолова пред Господом[5], мускулистого, словно античный герой, атлета – и оказаться лицом к лицу с неказистым, грязным, пожилым, лохматым, седобородым субъектом, похожим на погонщика и не слишком-то любезно обошедшимся с ней! В довершении всего она готова была поклясться, что от него жутко разило спиртным.

Но, в конце концов, что ей за дело до этого человека, с которым она ни разу не беседовала, никогда прежде не видела и вообще недавно узнала о его существовании? И не она ли не так давно отказывала целой туче назойливых искателей ее руки? Так может быть, оно и к лучшему, что все так вышло? У нее нет ни родителей, ни братьев, ни сестер. Она сама себе госпожа, ни от кого не зависит, богатая, красивая, умная, образованная. Ей достаточно показаться в городе, а еще лучше – в Сан-Паулу, в светском обществе, появляться на званых вечерах, позволять любоваться собою, чтобы владычествовать, чтобы принимать знаки поклонения, чтобы упиваться фимиамом лести. Не на фазенде же ей оставаться!

Если такова уж физиология, ее снедающая потребность в мужчине, то отчего бы ей не выбрать среди тысячи претендентов сильного, энергичного, властного, способного удовлетворить и насытить ее? А если не хватит одного, то отчего не пренебречь смехотворными предрассудками и не завести десять, двадцать, сто любовников, чтобы они утолили ее вожделение и удовлетворили органическую потребность? Что ей за дело до общества с его глупыми моральными предписаниями?