- Николаев! Суворова! Синцов! Петюнечка, ау, ты там оглох или потерялся? Ага, вот он – ты! Мамиашвили!

- Фух, кажись, все! – театрально вытирая пот со лба, наконец объявил Лешка. – Чемоданы усажены, дети упакованы! Отправляемся, пока и те, и другие не разбежались! – он опасливо покосился на сваленные поверх спонсорского барахла тюки со свернутыми декорациями.

Я молча кивнула и направилась к Душке-Черепу. Гордо повернувшись к автобусу и сборам спиной, та общалась со спонсором… пардон, меценатом.

- Великая сила искусства… Воспитание подрастающего поколения… С тех пор, как я создала этот театр… Первая премия международного фестиваля… Корреспонденты с телевидения… Прекрасные, прекрасные дети!

Чирик-чирик – Душка-Череп декорирует уши Константин Дмитриевича фигурной лапшой, одновременно делая изящную рекламу нам всем вместе, ну и себе в отдельности. Никогда не понимала, какой смысл так обхаживать человека, если он уже дал денег? Хотя, может даст еще.

- Татьяна Григорьевна, все готово, можно ехать!

Спонсор/меценат Константин Дмитриевич поглядел на часы и удивленно приподнял брови:

- Надо же! Ровно шесть утра, как вы и говорили! А я думал, вам, людям искусства, особой точностью отличаться не положено.

- Где делом руковожу я, там все идеально! Вы с нами едете, Константин Дмитриевич? – поинтересовалась Душка-Череп у спонсора.

- Нет! – ответил спонсор и почти испуганно покосился на наш автобус. – Там и так забито… Мы лучше машиной… - Константин Дмитриевич кивнул на припаркованный у стены черный джип, здоровенный и технологичный, как космический модуль.

Душка-Череп разулыбалась и шагнула в сторону джипа…

- Честь имею, Татьяна Григорьевна… - на манер киношных десантников спонсор прощально вскинул к виску два пальца. – Хорошей дороги. – И, повернувшись к режиссерше спиной, направился к своему четырехколесному монстру.

По инерции Душка-Череп сделала еще шаг. Остановилась. Кожа на затылке у нее натянулась, от нечеловеческого усилия удержать на губах дежурную улыбку. Дверца захлопнулась – и глухим рычанием распугивая по-куриному суетящихся мамашек, джип вырулил с площадки перед театром.

Душка-Череп поглядела ему вслед… Круто повернулась и направилась к автобусу, волоча за собой чемодан. Колесики чемодана орали и визжали, цепляясь за асфальт, словно высказывая то, что на самом деле хотела сказать их хозяйка.

- Пошли, а то сейчас получим за всех – и за переполненный автобус, и за спонсора, и за несовершенство мира. – Шепнула мне Микулишна и, придерживая болтающиеся на могучих плечах три сумки (плюс одна в руке), почесала садиться. Я шагнула следом…

Меня крепко взяли за запястье.

- Мы… Мы с мамой будем скучать. – Пробормотала бабушка, старательно отводя глаза – и торопливо сунула мне в руку купюру.

- Не надо! – я попыталась вернуть деньги, но она отпустила меня и даже попятилась назад. Отмахнулась:

- Ни мне, ни матери твоей эта сумма не поможет, а ты хоть мороженного себе купишь! – и вдруг глухо сказала. – Прости меня. Если можешь…

- За что? – вырвалось у меня.

- За то, что меня не волновали подлости твоего отца – пока они не коснулись меня самой. – Так же глухо ответила она. Повернулась и пошла, почти побежала прочь, не оглядываясь.

Я смотрела ей вслед. Разве от ее слов что-то изменится на самом деле? К нам вернется нормальная жизнь? Отец снова нас полюбит? Или хотя бы поступит с нами по справедливости? Мама перестанет убиваться на работе, а я смогу делать то, что люблю больше всего на свете – играть в театре – и не буду каждую секунду чувствовать себя виноватой?