Те жалобно застонали и запричитали в типичной арабской манере, но подхватили пакет и стали вытаскивать оттуда отвратительные, вульгарнейшего вида, из блестящих тканей миниплатья.

Кто-то молча и обреченно стаскивал с себя одежду- платки, бесформенные свитера, плотные джинсы- и облачался в уродливую пошлятину.

-Это палестинские беженки. Позавчера захватили их деревню. Мужчин поубивали, их самих забрали в плен. Расхожая ситуация. Теперь, видимо, выведут на торги…

Между тем, шоу с переодеванием продолжалось. Кто-то уже успел переоблачиться и теперь, нелепо понурив голову, стоял в новом фривольном наряде, выглядя комично и печально. Платье, которое могло бы смотреться ярко и соблазнительно на одной, на этих - скромных, не знавших порока девушках, выглядело ужасно.

Были среди них и те, кто не шелохнулись. Громко рыдали, скомкав в руках постыдные тряпки, но все еще не переодевались. Через пять минут дверь снова скрипнула и в зал зашел тот самый Эли.

Он окинул девушек своим безжизненным взглядом. Молча кивнул «сподвижникам», те подошли к тем, кто пока оставались в своей одежде- их было трое. Одну из них схватили с двух сторон и в буквальном смысле разорвали все, что на ней было, в клочья, оставив в одном нижнем белье.

-Рахбиткун ария (араб.- она пойдет голая),- произнес Эли совершенно бесстрастно,- кто-то еще хочет испытать мое терпение?

Девушки начали плакать еще сильнее, но теперь всё же стали активнее снимать с себя собственную одежду. Несчастная, которую минуту назад раздели, попыталась было неуклюже тоже натянуть на себя вульгарную тряпку, но стоявшие возле нее экзекуторы резко ее одернули, дав оплеуху.

-Я сказал, ты пойдешь голая, раз не хотела принимать мой подарок! Палестинская сука!- он с размаху ударил ее по лицу, от чего та всхлипнула и начала плакать еще сильнее.

Через несколько минут девушек увели, и «голая» вынуждена была на негнущихся ногах и заливаясь слезами, идти туда, в бесчестие и неизвестность. У меня в ушах загудело еще сильнее. Я думала, что видела все проклятые Богом, насквозь пропитанные пороком и жестокостью места на Ближнем Востоке. Я ошибалась… Вид этих молодых и невинных, живущих до последнего в своем закрытом, консервативном обществе бедных девушек, для которых вот такой позор был в буквальном смысле равносилен смерти, стигматизируя их на всю оставшуюся жизнь, заставил меня почувствовать, как внутренности неприятно переворачиваются. Я попыталась не думать об их участи, абстрагироваться, сосредоточившись на мыслях о себе, но не выходило. Перед глазами все равно стояли бледные лица арабок, идущих за Удавом с фатальной обреченностью.

Палестинок привели обратно спустя три часа. Вернее, только троих из них, остальных не было. Те же, что вернулись, выглядели изрядно потрепанными- взлохмаченные волосы, следы размазанной по лицу помады, у одной из них даже был кровоподтек на губе. На нас они все так же не смотрели, вели себя тихо и подавленно.

-Их изнасиловали?-спросила я осипшим голосом.

-Уж явно не про культуру и искусство с ними говорили…- мрачно усмехнулась Ирка шепотом.- Давайте спать. И ты, Алёна, меньше смотри на этих сочувственным взглядом. Арабки… Этим все сказано. Они ненавидят нас. Мы для них все шармуты и шлюхи. Если бы ей сейчас сказали, чтобы она тебя убила за то, чтобы выйти отсюда, она бы не задумываясь сделала это,- отрезала она, пренебрежительно мотнув головой в сторону одной из девиц, которая сейчас забилась в угол, свернувшись калачиком, и плакала.

Я молча с ней согласилась. Потому что сама слишком хорошо знала арабок. И действительно, какой бы ни была ситуация, они нам не союзники. Наверное, это генетически заложено. Их мужчины все равно будут реагировать на нас, как быки на красную тряпку, а они- вечно видеть в каждой из нас потенциальную соперницу.