– Здесь есть пепельница, – напоминает Илон.

Но пепел уже летит на ковер.

– Оп, извини. – Хмыкаю я.

– Вчера кто-то снял, как ты бьешь этого парня в челюсть, и выложил в Тик-ток. Эффект с падением повторяется несколько раз. – Хихикает Илон. – Падает, поднимается, падает, поднимается. Как неваляшка!

– Выложил? Серьезно?

– Ты стал звездой, дружище! – Он вытягивает ноги и кладет на стеклянный столик. – Там просмотров уже тыщ сто!

– Господи… – Тушу окурок в пепельнице. – А где мой телефон?

Стучу себя по карманам.

Как раз в этот момент хлопает входная дверь, и через пару секунд в гостиной появляется Эмилия. Моя девушка.

– Здорово, сестренка! – Приветствует ее Илон, закидывая чипсы в рот.

Он ждет очередное зрелище, ведь на лице у нее написано жуткое негодование. Вбивая каблуки в пол, она бросается ко мне. Ей даже не нужно осматриваться, чтобы понять, что этой ночью тут веселились. Без нее.

– Привет, Эм. – Хрипло говорю я.

Сейчас все будет по стандартной схеме. Она толкнет меня, начнет визжать, обвинять в том, что я конченый урод. Я промолчу. Затем она станет искать следы других женщин, а потом расплачется. И если Алиса к этому моменту не успеет спуститься, и никто из участников вечеринки меня не выдаст, я просто прижму Эмилию к себе и скажу, что все хорошо, и зря она волнуется.

А если ее и это не устроит, и она начнет качать права, мне придется быть грубым. Обвиню ее в том, что она не дает мне ни глотка свободы и ни сантиметра собственного пространства, а затем скажу, чтобы катилась ко всем чертям. И тогда девушка бросится ко мне на шею с извинениями. С ней все так просто и так предсказуемо – слава богам.

А еще Эмилия самая красивая девчонка в Сампо, и потому мы встречаемся уже три года. Как бы сложно временами ни было.

– Кай! – Вскрикивает она.

Я натягиваю улыбку, готовясь к обычному выяснению отношений.

– Твой нос… – она замирает.

– Да, вчера на игре. – Пожимаю плечами. – Пришлось принять обезболивающее.

Киваю в сторону Илона, и тот салютует ей бутылкой.

Эмилия замирает в метре от меня и заламывает руки, будто не может сказать что-то очень важное.

«Это что-то новенькое» – настораживаюсь я.

– Кай, мне очень жаль…

– Да что такое?

– Твоя мать, она никак не могла дозвониться до тебя. Мы все не знали, где тебя искать…

– Какого черта? – Не выдерживаю я, выпрямляясь.

– Это насчет твоего папы.

Желчь снова подступает к горлу. Внутренности словно завязываются тугим узлом. Мне хочется съежиться от боли. Я будто снова становлюсь невидимым. Снова становлюсь глупым одиноким мальчишкой, вздрагивающим от телефонных звонков и щелчков двери в ожидании, что он вернется домой. Я снова на мгновение становлюсь подростком, мечтающим, что папа обнимет и скажет, как сильно любит.

А затем включается защитная броня.

– Не зови его так. – Я взъерошиваю волосы, прикуриваю еще одну сигарету и затягиваюсь дымом. – Он мне не отец.

– Он умер, Кай. – Дрожащим голосом сообщает Эмилия. – Твоего папы больше нет.

Помнится, мать тогда начала здорово прикладываться к бутылке.

Когда отец уходил на работу, она заваливалась у телевизора со стаканом дешевого портвейна – на хорошее вино не было денег – или с банкой пива. А к полудню ее уже было не растолкать. Мама спала сном мертвеца, а к вечеру, проснувшись, накачивалась еще сильнее. Отец стал раздражительным, срывался на нее за отсутствие ужина и грязную посуду, и тогда она устроила бунт – впервые ушла в запой и… из дома.

Мне было восемь, и я не очень хорошо помню, как именно и где она проводила время – был занят на тренировках. Но вечерние скандалы особенно врезались в память. Не застав ее дома после работы, отец уходил на поиски. Проверял темные подворотни, увеселительные заведения, квартиры соседей и сомнительные дома, больше похожие на притоны. А потом приводил ее, еле живую, или приносил на руках – если она была пьяна в стельку.