В приемной уже битый час ожидал приказа генерал Парвин, но князь не торопился. Разумеется, он отдаст необходимые распоряжения относительно бунта в Янамари. Тут и рассуждать не о чем – нужно примерно наказать мятежников. Но пока еще есть время осмыслить и, возможно, даже понять…

«Я устареваю. Как мушкет, как дульнозарядные пушки, как моя красавица «Меллинтан». Она – прекрасный фрегат, но очень скоро она не сможет тягаться с пароходофрегатами ни по скорости, ни по мощности брони. Люди устаревают духом. Те, кто учился мечному бою, никогда не прославятся как меткие стрелки. Я никогда не стану капитаном корабля, у которого нет парусов. Говорят, есть уже такие проекты», – честно признался себе Аластар.

Пусть говорят, будто князь Эск – безумен. Глупости какие! Одержимость не сумасшествие, нет. Она хуже! Она не лишает человека чувства реальности, не дарит сладкие иллюзии. Одержимый полностью отдает себе отчет в том, что делает. И если Аластар Дагманд Эск желает абсолютной власти, то это не значит, что он не понимает безнадежности своего стремления. Мир окончательно изменился, и этому миру не нужен безраздельный владыка.

Князь решительно начертал свою подпись под приказом.

– Талес!

Бессменный секретарь и вестовой всегда тут как тут.

– Да, виртджорн?

«Отчего бы не дать мальчикам шанс победить в честной борьбе? В конце концов даже молодые волки оспаривают главенство в стае у матерого вожака. Так я, по крайней мере, смогу их любить без всяких подозрений и сомнений».

– Передайте эти бумаги его высокопревосходительству немедля.

– Так точно, виртджорн.

«Вся беда в том, что Файрист ни капельки не «Меллинтан», а народ – не сплоченная команда», – вздохнул Аластар и снова раскурил свою трубку. – А я – не дед Арайн, который однажды просто встал из-за стола, снял перстень главы рода и ушел в туман, в чем был».

Сон испуганно обошел стороной диллайнского князя, не пожелав пригасить златое пламя его глаз. И правильно! В брюхе у Предвечного отоспимся.

Весть о том, что армия Синтафа перешла Наму, произвела на янамарцев эффект взорвавшейся картечной гранаты. А уж ультиматум Хереварда Оро возмутил самых безразличных к судьбе гражданина графа. Как бы ни был суров к своим подданным Аластар Эск, но в милосердие эсмондов уже давно никто не верил. Янамарцы за двадцать лет успели убедиться – маги не отличаются добросердечием, а по части зверств заткнут за пояс любых наемников.

В то январское утро солнце сияло на Дэйнлом как-то по-особенному ярко, воздух искрился от крошечных снежинок, сыплющихся откуда-то из серебряно мерцающих небес. А перед магистратом под жалобный визг флейт и тяжелый бой полковых барабанов строились отряды народного ополчения. Кадровые офицеры, перешедшие на сторону республики и принимающие теперь командование над бестолковыми обывателями, взирали на них с пониманием. Не было в Янамари ни одного мужчины старше сорока, который бы хоть недолго, но не тянул солдатскую лямку. На призыв откликнулись даже калеки, кто без одной конечности остался. Даже женщины, которые бездетные и безмужние. Тоже, кстати, обоюдными усилиями Аластара и Хереварда до такого дожили, чтобы одинокая баба себе мужика найти не могла.

От едкого запаха свежего ружейного масла, пороха и лошадиного навоза кружилась голова, как от большой кружки крепкого пива, опрокинутой на ходу. В голове Раммана стоял тихий звон, в желудке полыхал огонь, и легкая дрожь сотрясала колени.

Еще ночью он только и желал, чтобы хоть на миг стать частью происходящего в Янамари, чтобы испытывать тот же восторг и душевный подъем, как его нынешние соратники по Комитету Общественного Благоденствия. Ибо, кроме тоски и обреченности, других чувств революционный граф не ведал.