Второй раз, когда Параходу довелось столкнуться с непостижимой силой, был сравнительно недавно. И тогда он испытывал абсолютно те же ощущения, что и сейчас, – они врезались ему в память, словно тепловыделяющие элементы реактора, которые поддерживают тлеющую реакцию в атомном котле. Вряд ли это было простым совпадением.

Стоило Параходу задуматься о скрытых мотивах своего участия в проекте, и ему сделалось не по себе. Так ли уж он стремился произвести революцию в массовом сознании? Ведь он был абсолютно уверен в том, что всякая революция сначала пожирает чужих детей, а потом принимается за собственных. Значит, истинная цель была другая, только он ничего не знал о ней. Это лишало его точки опоры, превращало в трясину и без того зыбкую почву, на которой он пытался удержаться в мире, давно забросившем в дальний угол идеалы всеобщей любви. Мысль о том, что он может оказаться всего лишь марионеткой в чужих руках, была непереносима. Возможно, именно эта непереносимость теперь толкала его на поиски причин необъяснимой смерти.

Он двинулся по невидимому следу, оставленному мертвецом. След-то был, а картинка, хоть убей, не возникала. Не помог даже астральный косяк, который Параход «потянул» для обострения чувств. Чувства в самом деле обострились: он услышал шорохи насекомых в траве и гул самолета, пролетавшего на многокилометровой высоте, увидел радугу там, где до этого различал только остатки утреннего тумана, унюхал собачий дух, которым несло из переулка, – но, к сожалению, не сумел восстановить цепочку интересовавших его недавних событий.

Создавалось впечатление, что кто-то изрядно купировал хронику происшествия. В результате осталась «запись» о смерти и личности мертвеца, однако вся информация об убийце и способе убийства была стерта. Или не записывалась вообще. Параход допускал, что и такое возможно, хотя прежде ему не доводилось сталкиваться ни с чем подобным. Кошмар развеивается – только жертвы не просыпаются. Это означало владение высшим пилотажем, до которого самому Параходу было как пешком до Луны. Складывалась не слишком благоприятная для него ситуация, но он и не рассчитывал здесь хорошо отдохнуть.

След уводил через частный сектор в сторону окраины. О том, что там находится, Параход начал догадываться задолго до того, как увидел ограды, кресты и скорбящих ангелов. Некротический шлейф Бульдога порой ослабевал настолько, что становился неразличимым; вдобавок на подходах к кладбищу усилился фон от других, менее свежих мертвецов. Параход едва не потерял «своего» в этом загробном хоре и лишь ценой невероятного напряжения схватился за ускользающую путеводную нить толщиной с паутину.

Как водится, пришлось заплатить здоровьем: у него разболелась голова, затем хлынула кровь из носа. Платков в карманах он сроду не держал, да и многовато оказалось кровищи. Он был вынужден сесть на землю, прислонившись к столбу, и несколько минут сидел с запрокинутой головой, пока кровотечение не прекратилось.

Да, пожалуй, это было чересчур для одного дня: сначала оформить отсрочку для сероглазой, а теперь заявиться вынюхивать в законных владениях костлявой. Многовато на себя берешь, чувак… как бы не надорваться.

Кладбищенские ворота были открыты, калитка тоже. Никем и ничем не сдерживаемая растительность вплотную подступила к зданию конторы и уже ломилась в окна. Странное дело – след вел в контору, как будто мертвеца сначала втащили туда, чтобы уладить формальности. И хотя Параход по-прежнему не чуял того или тех, кто убил Бульдога и возился с ним после смерти, он даже в шутку не думал о том, что тот мог проделать свой последний путь без посторонней помощи.