Но вернемся в 1941 год.

«Суламифь – колоссально деятельный человек, – говорит солист Большого театра Валерий Лагунов, впервые увидевший Плисецкую именно в доме ее тетки, – и невероятные вещи сделала для Майи Михайловны. Суламифь вообще очень хороший человек».

Когда началась война, Рахиль с детьми уехала в эвакуацию в Свердловск, считая, что вскоре туда будет эвакуирован и Большой театр, и училище, где училась Майя. Но театр, да и то не полностью, эвакуировали в Куйбышев. Через год стало понятно: если Майя не продолжит заниматься балетом, может потерять форму навсегда.

В феврале 1942 года ее дед Михаил Мессерер писал Рахили: «Сегодня получил письмо от Миточки. Она побывала на фронте, выступала там с большим успехом… я счастлив за нее… Рахиленька, не знаю, как ты обойдешься без Майи, однако Миточка считает, что она обязательно должна поехать к ней, в Москву. Ведь Майяночка теперь новая звезда, яркая и многообещающая…» И Майя, не имея пропуска, который нужен был всем въезжающим в Москву, добралась до столицы и вернулась в училище. Вот он – ставший впоследствии знаменитым характер!

Первого апреля 1943 года после окончания Московского хореографического училища Майю Плисецкую приняли в балетную труппу Большого театра.

Однажды народный артист СССР, художественный руководитель Большого театра Беларуси Валентин Елизарьев, поставивший хореографические сцены в фильме-балете «Фантазия» для Майи Плисецкой, с которой они приятельствовали долгие годы, сказал мне: «Плисецкая прожила очень сложную жизнь».

– Наверное, – соглашается народная артистка РСФСР, балерина и хореограф Наталия Касаткина. – Во-первых, еврейка, семья. Мама, которая сидела. Папа, которого расстреляли. Суламифь, с которой очень непростые были отношения. Я, кстати, ученица Суламифи. Она мне очень много дала.

Закончив карьеру танцовщицы, Суламифь стала востребованным по всему миру педагогом-репетитором.

Когда в 1958 году Майя Плисецкая и Родион Щедрин поженились, познакомившая их Лиля Брик предостерегла молодого мужа: у Майи «много родственников». Азарий Плисецкий вспоминал: «Несмотря на то что к нашей маме Щедрин относился с большим уважением, любил при этом цитировать Лилю Брик, сказавшую однажды: “У Майи есть один существенный недостаток – у нее слишком много родни”. Придерживаясь того же мнения, Родион не только сам сторонился наших многочисленных родственников, но и постепенно отгораживал Майю от людей, окружавших ее всю жизнь».

Спрашиваю Бориса Мессерера:

– Тяжело быть родственником Плисецкой?

– Почему? Наоборот, легко. Легко билеты доставала, на спектакли водила, дружила, общалась, говорила. Что ж тут тяжелого?

– А насколько вы были близки?

– Были моменты большой близости, периодами, как все в жизни. Был период – до Щедрина, когда она была одинока и не имела поддержки такой от супруга, в большом смысле слова единомышленника. Она мне звонила очень часто, и мы гуляли много, ходили в переулках около Большого театра – Георгиевский, Щепкина проезд, Кузнецкий мост, в этом районе. Ходили, много разговаривали, потому что все боялись дома говорить, потому что подслушивали. Боялись прослушки.

И правильно делали. Плисецкая писала в своей книге, что «жучки» стояли даже в их с Щедриным спальне. Но узнали они об этом, конечно, гораздо позже. Да, Майе Михайловне досталась непростая судьба. А вот с многочисленными родственниками, о которых предупреждала Лиля Брик, она не слишком «роднилась»: «У меня есть родственники, которые говорят, что я стала известная и потому с ними не общаюсь. Они не говорят главного – они со мной не общались, когда моего отца посадили. А потом, когда я стала знаменитой, они решили быть моими родственниками. Но это дальние родственники. А ближние… Одни претензии. Мне трудно с людьми, у которых претензии. Потому что я ни у кого ничего не одалживала. Я никому ничего не должна. И тогда что отдавать, и почему, и за какие заслуги? Я всегда была обязана и танцевать, и играть, и давать деньги, будто бы мои родственники – инвалиды на колясках. Если человек может сам заработать – то почему я должна на них работать? У меня есть двоюродная сестра, я ее обожаю. Она чудесный человек. И ко мне ноль претензий. Это дочка папиной сестры. Матери, которая не работала, я отдавала все свое жалованье. Это было совсем другое дело».