Как это часто со мной бывает, я просыпаюсь в своей постели, когда за окном ещё темно, но солнце потихоньку окрашивает тяжёлые облака багрово-розоватым цветом – я частенько зачитываюсь до тех пор, пока не засыпаю с книгой там же, где села, а после папа переносит меня на кровать.

Вот кто для меня был и останется героем – не какой-нибудь там Капитан Америка или Железный человек, от которых весь итак сумасшедший мир окончательно сходит с ума, а обычный водитель экскаватора, который ночи напролёт дежурил у моей постели, когда я болела, потому что мама иногда работала по этим самым ночам; лечил мои побитые коленки после падения с велосипеда; а самое главное, вышел ночью на поиски моего насильника, хотя понятия не имел, где конкретно это случилось, и кого нужно искать. Вышел просто потому, что его дочь унизили и сделали больно; потому что иначе он не мог – вот где истинный героизм в моих глазах.

Да простит меня киновселенная Марвел.

Встаю на автопилоте и прохожу мимо зеркала – мне всё ещё противно и мерзко смотреть на своё отражение, потому что я словно вижу клеймо нечистоты вместо собственного лица – опять же, спасибо чересчур бурно развитой фантазии.

Про походы в душ вообще молчу: первые пару недель я стирала до крови мочалкой собственную кожу, и каждый раз купание заканчивалось для меня истерикой космических масштабов – вплоть до того, что матери приходилось отпаивать меня ромашковым чаем и, как в детстве, по полночи сидеть у моей постели, пока я не усну. Позже я, конечно, стала менее мнительной, перестала видеть на своём теле отпечатки пальцев Сергея, но ночник всё ещё каждую ночь горит в моей комнате, чтобы я, проснувшись ночью от очередного кошмара, не сошла с ума, увидев в тёмном углу то, чего там нет.

Странно думать, что раньше я без страха преодолевала отвесные стены – пусть и со страховкой – прыгала с парашютом и карабкалась несколько километров по горам, потому что сейчас я даже собственной тени способна испугаться; не представляю, как я раньше не боялась действительно страшных вещей.

После водных процедур я наугад вытаскиваю из шкафа растянутый свитер оранжевого цвета и какие-то жуткие зелёные брюки, и мне совершенно всё равно, что во всём этом я буду похожа на тыкву. На голове накручиваю нечто среднее между куксой и вороньим гнездом и для пущей убедительности в своей «уродливости» цепляю на нос очки – в дурацкой оправе, которая мне не подходит от слова совсем. Сделав глубокий вдох, смотрю в зеркало и выдыхаю, потому что совсем не узнаю человека, стоящего напротив – по-моему, у меня вышла отличная маскировка, хотя мне всё равно кажется, что я буду привлекать внимание.

Мнительность плюс паранойя – не лучшие союзники.

Захожу на кухню, и от моего внешнего вида мама в очередной раз тяжко вздыхает, но не произносит ни слова: мы уже давно сказали друг другу всё, что хотели. Такой камуфляж для меня – это своего рода условие, при котором я согласилась выбираться на улицу, чтобы совсем уж не одичать, и чаще всего в компании Каина. Он вряд ли бросится на моих обидчиков с ножом в случае чего, но с ним я всё равно чувствовала себя спокойнее.

Это как если бы под одеждой был кевларовый бронежилет.

Перехватываю пару бутербродов с кофе – я в принципе вообще не ем по утрам, потому что желудок поздно просыпается – прихватываю с полочки в прихожей наушники, надеваю аляску на два размера больше и снимаю с крючка поводок. Каин будто подсматривал за мной из-за угла: не успеваю оглянуться, как он уже стоит рядом и виляет хвостом. В последний раз подхожу к окну, чтобы убедиться, что город уже проснулся, и на улице есть люди, и только после этого вставляю в ухо один наушник, в котором тут же раздаётся песня группы Руки Вверх «Ай-яй-яй» и выхожу из квартиры.