Граф, как хозяин трактира, благосклонно относится ко всем посетителям – главное, чтобы посуду не тырили, а с остальным можно разобраться. Поэтому у него в заведении нередко вспыхивают драки, в которые хозяин очень любит встревать, правда, после его уразумений многие долго в себя приходят. Поговаривают, что есть особо отличившиеся, так в себя и не пришедшие, а есть те, кто под прессом неопровержимых убеждений Графа менялся содержимым со своим соседом и до сих пор не может понять, кто есть он.

Вот в это заведение пришли наши закадычные друзья. И каждый из них, входя под прокопчённые своды трактира, вряд ли мог бы с точностью до килограмма сказать, что тут может произойти в ближайшие пять или даже десять секунд. Хотя необычности и несуразности в этом месте были обычным делом. Вот и сейчас в дальнем углу сидела требуха по имени Китовый Ус и рассказывала, как она уснула на льдине айсберга, а эти бисовы дети (они же тюлени) успели так разбрестись, что она с трудом их собрала.

− Одна выручалочка у меня – моя верная собачка, косатка Силька, − похохатывала она. − Каждый раз, когда мы возвращаемся с перегона, я всегда с благодарностью думаю о кривом дядюшке Нос, который подарил её мне на день моего огнедышащего ангела. Хороший у него питомник!

− Да уж скажешь, − раздался пьяный голос в другом углу трактира, и все узнали известного погонщика леммингов панциря по кличке Кетмень. − Мне он несколько раз выращивал песцов для прогона, да толку от них было что от твоей песцовой шапки!

− Ты сомневаешься в моих словах?! − Требуха закатала рукава обширной рубахи, отёрла ладони о кожаные штаны и поднялась, по пути прихватив кружку с недопитым пивом.

− Я, ежели правду грю, то не отступлюсь! − вскочил молодым петушком Кетмень.

− А я, стало быть, морочу воздух грязной брехнёй? − Китовый Ус подошла к панцирю и нависла грозовой тучей у него над головой.

− Стало быть, так! − не унимался Кетмень.

− Хочешь сказать, что моя Силька пустобрёха?!

− Угу… − только и успел произнести панцирь, как громадная оловянная кружка опустилась на его маковку. Тут же появился Граф и, без особого интереса поглядывая на обмякшего панциря, спросил: − Ты от души или так, для острастки?

− Смеёшься! Если бы от души, она у него вмиг вылетела бы. Так, шоб не рыпался на честных барышень!

− Сама отнесёшь или мне приложиться?

− Тащи, боюсь перепачкаться, − великодушно махнула рукой требуха.

− Тогда с тебя ещё пару монет и выпивка для панциря на весь вечер. Деньги есть или в кредит?

− Да я же с перегону. Конечно есть, видишь? − Она потрясла перед его морщинистой мордой кошельком, затем достала монеты, отдала Графу и вернулась на своё место под бурные возгласы собутыльников. Хозяин трактира поднял панциря как пушинку, отнёс его на своё место, вылил ему на голову остатки пива из кружки, взятой с соседнего столика. А когда панцирь пришёл в себя, то спокойно сказал: − Теперь выпивка будет только под еду, она оплачивает.

− Я всегда знал, что требуха обширнейшей души женщина, − живо возрадовался Кетмень, слизывая текущее по лицу пиво. − Тащи ведро крабовых клешней, креветок, мидий и жбан моего любимого, зеленовато-тёмного, холодненького, с хрустящими льдинками.

Описываемая сцена как раз и произошла на глазах скрыги и ротана за какие-то десять секунд. Она была настолько обычным делом в этом трактире, что на неё никто так и не обратил бы внимания. Если не считать короткого замечания ротана.