«Ничего, господин. Прошу вас, господин, я не причинил ей вреда. Это было просто недоразумение…»

Камран стиснул рукой в перчатке вывихнутое плечо мальчишки, и тот вскрикнул, задохнувшись, колени его подкосились.

– Ты смеешь врать мне в лицо…

– Господин, пожалуйста… – теперь паренек плакал. – Она только вернула мне мой нож, господин, клянусь, а потом она предложила мне хлеб, она сказала…

Камран отступил назад, убирая руку.

– Ты продолжаешь лгать.

– Я клянусь могилой моей матери. Клянусь всем святым…

– Она вернула тебе оружие и предложила накормить тебя, – прорычал Камран, – после того, как ты едва не убил ее? После того, как ты пытался ограбить ее?

Мальчик замотал головой, на его глазах снова выступили слезы.

– Она проявила ко мне милосердие, господин… Пожалуйста…

– Довольно!

Рот паренька захлопнулся. Раздражение Камрана нарастало; ему отчаянно хотелось кого-нибудь ударить. Он еще раз окинул взглядом площадь, словно девушка могла появиться так же внезапно, как исчезла. Взгляд снова остановился на мальчишке.

– Ты приставил клинок к горлу женщины, словно самый подлый трус, презреннейший из людей. – Голос Камрана гремел подобно грому. – Возможно, та женщина и проявила к тебе милосердие, но я не вижу причин поступить так же. Неужели ты рассчитываешь уйти от суда? Без восстановления справедливости?

Паренек запаниковал.

– Пожалуйста, господин, я умру! Я перережу себе горло, если вы прикажете! Только не отдавайте меня магистрату, умоляю вас!

Камран растерянно моргнул. С каждой секундой ситуация становилась все более запутанной.

– Почему ты говоришь подобное?

Мальчишка мотал головой, все больше впадая в истерику, – глаза его были безумны, а страх казался слишком реальным для спектакля. Фешт завыл, и его голос гулко прокатился по улице. Как угомонить паренька, Камран понятия не имел: даже его умирающие солдаты никогда не позволяли себе такой слабости в его присутствии. В голову запоздало пришла мысль позволить мальчишке убраться восвояси, но едва Камран открыл рот, как рыжеволосый безо всякого предупреждения вогнал клинок в собственное горло.

Камран судорожно вдохнул.

Мальчик, чьего имени он не знал, захлебывался кровью от ножа, все еще вонзенного в его шею. Подхватив фешта в падении, Камран почувствовал под пальцами острые очертания ребер паренька. Тот был невесом, как птенец, кости выпирали, и причиной тому, несомненно, был голод.

Старые инстинкты взяли верх – Камран стал отдавать приказы тем самым голосом, которым командовал легионом, и незнакомые люди, появившиеся словно из воздуха, оставили собственных детей, чтобы исполнить его волю. Голова Камрана была настолько затуманена неверием в происходящее, что он едва заметил момент, когда мальчишку забрали из его рук и унесли с площади. Он смотрел на кровь, на запятнанный снег, на красные ручейки на крышке люка – словно никогда и не видел смерти прежде. Но он видел, видел; Камран думал, что повидал все возможные проявления тьмы. Однако никогда еще он не наблюдал, как самоубийство совершает ребенок.

Именно тогда Камран заметил носовой платок.

Он видел, как та девушка прижимала его к своему горлу – к порезу, нанесенному мальчиком, который теперь наверняка был мертв. Камран видел, как эта странная незнакомка смотрит в лицо приближающейся смерти со стойкостью солдата и с состраданием святой. Теперь у Камрана не осталось сомнений в том, что она действительно шпионка, чья проницательность удивила даже его.

Ей хватило одного мгновения, чтобы разобраться, как следовало поступить с этим ребенком, не так ли? И она справилась гораздо лучше, чем Камран; и теперь, при воспоминании о ее стремительном бегстве, беспокойство юноши росло. Камран редко испытывал стыд, но сейчас это чувство клокотало внутри него, не желая затихать.