Брэдли кивком поздоровался с Пробертом, затем с мрачноватой улыбкой посмотрел на шефа:

– Пол, такое впечатление, что не один я страдаю сегодня от головной боли.

Хадсон оторвал лоб от холодного оконного стекла, грузно повернулся. Взгляд у него был задумчивый, как будто он решал про себя какую-то неотложную задачу.

– Если у меня от чего-то и болит голова, Брэдли, то от таких типов, как ты.

Журналист пожал плечами и вопросительно посмотрел на Проберта:

– А ты что скажешь, Алекс? Что это вы такие надутые? Плохие известия?

– Новости есть разные, – вяло отозвался Проберт. – Например, такая: можете потихоньку собирать вещички и готовиться к переезду. В понедельник сдам вам офис под ключ.

– Через неделю меня здесь уже не будет, – фыркнул Брэдли. – Еще новости?

Хадсон отлепился от подоконника и направился к столу. Открыл верхний ящик, достал сигареты и зажигалку. Он был заядлым курильщиком, но время от времени предпринимал безуспешные попытки покончить с пагубной страстью. В конце июня шеф во всеуслышание заявил, что решительно и навсегда завяжет с курением, если 3 июля на выборах победит Ельцин. Демократия в России победила, но очередная кампания Хадсона, похоже, провалилась, как и все предыдущие. И виной тому, несомненно, дурные вести.

Хадсон глубоко затянулся и пустил струю дыма в потолок.

– Сегодня утром я разговаривал по телефону с Платтом.

Дэвид Платт возглавлял отдел политики и международных связей. Он же по линии руководства курировал московскую редакцию газеты.

– Что-нибудь не так с моим интервью?

В четверг Брэдли удалось взять небольшое интервью у русского премьера. На первый взгляд ничего нового тот не сказал, но Брэдли давно уже научился искусству читать между строк, поэтому он, кроме интервью, тиснул еще и свой развернутый комментарий. Премьер в эти дни упорно отмалчивался и на приставания журналистов отвечал стандартной фразой: «Давайте дождемся результатов выборов». Единственным репортером, кому удалось слегка «выпотрошить» премьера, оказался Брэдли. Коллеги из других изданий, естественно, позеленели от зависти. Напечатано оно было два дня назад, в номере за субботу.

– Нет, с этим все в порядке, – наконец выдавил из себя Хадсон. – Боссы довольны твоей работой. За серию материалов, посвященных выборам, получишь бонус, правда, сумму Платт мне не назвал.

– С меня выпивка. Но я что-то не вижу по вашим лицам, чтобы вы обрадовались успеху коллеги.

Хадсон отвернул голову в сторону, затем поскреб указательным пальцем за ухом.

– Платт сообщил мне, что руководство положительно решило вопрос с твоим отпуском. Начиная с двадцатого июля можешь быть свободен.

– Дэвид звонил мне в пятницу, так что я в курсе.

– Не перебивай меня, – недовольным тоном проворчал Хадсон. – В августе тебе придется на несколько дней вернуться в Россию.

Брэдли бросил на него недоумевающий взгляд:

– А это еще зачем?

– Не прикидывайся простаком, – поморщился шеф бюро. – Ты что, забыл? 9 августа церемония инаугурации. Напишешь по этому поводу несколько строчек и опять свободен. Руководство, очевидно, думает, что без тебя мы с этим делом никак не управимся.

– Что еще? – сухо поинтересовался Брэдли.

– Вернешься из отпуска в Москву десятого сентября. И сразу же примешь у меня дела.

– А тебя куда, Пол? В отпуск? Хотя нет, ты же недавно отдыхал...

– Куда, куда... На свалку, – мрачно пошутил Хадсон, гася окурок о край пепельницы. – Платт выдал мне открытым текстом: спасибо, старина Пол, ты хорошо служил, но пора уступать дорогу молодым. А мне предложили до пенсии поработать в архиве. Выделят какой-нибудь скромный кабинетик, смахивающий на эту собачью конуру, в которой мы с вами сейчас находимся, и буду я там до глубокой старости штаны протирать и бумажки перекладывать.