Лукса и мотор

Лукса внимательно осматривал новенький, блестящий чайник, близко подносил его к глазам, ощупывал заскорузлыми пальцами, словно хотел непременно найти дырку, или какой-то другой изъян.

Лукса, это старый охотник из самого дальнего удэгейского поселка под названием Сои. Удивительной красоты, покрытые вечной зеленью сопки, окружают поселок. Именно там он родился, на берегу веселой и рыбной реки Хор, там, на этих берегах и состарился. За всю свою жизнь только один раз покидал родные места, когда надо было воевать, отстреливать, как диких зверей проклятых фашистов, делая засечки на прикладе, как велел командир. Но когда командир, пересчитав зарубки, почему-то засомневался, Лукса спорить не стал, просто на одну зарубку он теперь определял двоих отстрелянных. Пришлось, тогда ещё молодому охотнику, «поработать» на благо Родины. Когда его, после войны пытались расспросить, узнать, что там было, как он воевал, он лишь отмахивался и говорил, стараясь правильно произносить слова:

– Зачем тебе спрашиваешь? Работал мало-мало. Снайпером работал. Винтовка добрый был, хотел домой привезти, командир не разрешил.

В полотняном мешочке у Луксы хранились звонкие медали и увесистые ордена. Он их берег, но на грудь не вывешивал, и никому не показывал, кроме своей жены.

Фамилию свою, Кялундзюга, Лукса носил с гордостью. Все, кто родился и жил в Соях, носили эту фамилию, и очень гордились ей. Кто жил ниже по течению, Гвасюгинские, Катенские, Кафенские, тоже были удэгейцами, но род был другой, оттого и фамилия другая, – Кимонко. Они тоже очень гордились своей фамилией. Так и жили эти гордые люди на берегах великой дальневосточной реки под названием Хор. Жили дружно, не торопко, не хлопотно, хозяйство не водили, чтобы не привязывать себя к какому-то определенному месту, любили кочевать с косы на косу. Где больше рыбы, там и они, где легче добыть зверя, там снова они.

Зимой удэгейцы охотились на пушнину, мастерски добывали соболя, белку, промышляли кабана, да сохатого. Никогда не отказывались от возможности добыть медведя. Охотники жили в таежных пристанищах, зимовьях, чумах, палатках, вместе со своими женами, а нередко забирали с собой на зимовку и стариков, – кто их будет кормить в деревне, а здесь, в тайге, этой проблемы и не стояло даже. Ребятишек, школьников, на зиму отдавали в интернат, там было тепло и сытно, за них можно было и не беспокоиться, а стариков в интернат не сдашь, надо брать с собой, в тайгу.

Лукса снова и снова осматривал магазинные полки, любуясь чистой, блестящей посудой, опять подносил чайник к уху и брякал по донышку костяшками пальцев. Звук был глухой. Продавщица поджимала губы, складывала полные руки на груди:

– Будете брать? Что по нему брякать, это же не барабан.

– Плохой ево, однако. Не звенит.

Продавщица бесцеремонно забрала чайник и умостила его на место, между большой кастрюлей и тазиком, повернув так, чтобы было видно этикетку с ценой. Лукса хотел было обидеться, потом, возмутиться на продавщицу, но передумал. Отступил на шаг от прилавка и повторил:

– Плохой, однако.

У Луксы был чайник, как у любого уважающего себя охотника. О! Какой у него был чайник! Если бы его только могла увидеть эта сердитая продавщица. То был настоящий чайник, отлитый из чистой меди. Он передавался из поколения в поколение, а был куплен дальним, дальним прадедушкой за целую кучу собольих шкурок. Вот то был чайник! Если костяшками пальцев ударить в донышко, приятный звон заполнял не только само зимовье, но и вырывался наружу, будил собак и заставлял удивленно замолкнуть всех соек и кедровок в округе. А как быстро он кипятил воду, хоть на костре, хоть на печурке. И горячим, почти как кипяток, хранил чай до самого утра. А какой вкусный чай настаивался в том чайнике.… Сколько лет служил тот чайник, сколько лет. Он бы и сейчас служил, но прошлой зимой бабушка Уля, жена Луксы, пошла к проруби по воду, и забыла взять кружку, которой обычно начерпывали чайник. Возвращаться было неохота, и бабушка протиснула в обмерзшую прорубь сам чайник, чтобы зачерпнуть воды. Течение подхватило добычу, а старческие пальцы не смогли удержать дорогой чайник.