– Как живешь-то? Учишься? Отцу пишешь? Матери помогаешь?

– Она сама кому хочешь поможет, что, вы ее не знаете, что ли!.. Вы лучше про Ларису расскажите. Что говорят врачи? Когда мы к ней пойдем?

– Пойдем завтра, но эти два вопроса совершенно один с другим не связаны!..

Двойра сложила руки на груди, не скрывая умиления. Потом пошла ставить чайник, пробормотав, что давно Женьку таким довольным не видела, и по такому случаю, наверное, в доме найдется не только сахар, но и варенье. Велела Женьке подготовить его самодельную керосинку на случай, если им придется засидеться затемно. Он кинулся выполнять поручение, утаскивая Морского за собой, и не без гордости сообщил, что вот этот кружок под бутылкой делается из консервной банки, а фитиль можно и из любой рванины смастерить. А в нижнюю банку можно керосина совсем чуть-чуть лить – буквально на донышке.

И тут в комнату вошел кот. Большой, мраморно-серый, по всему видно, что старый. Он посмотрел на происходящее с едва сдерживаемой иронией.

– Что это? – обалдел Морской, помня, что Двойра отродясь не держала домашних животных. – Э-э, Двойра, ты вообще в курсе, что у тебя тут э…

– Во-первых, я Вера! – тут же воскликнула Двойра. – А во-вторых, это удивительная история, – хитро сощурилась она. – Знакомься, Хутряк, – торжественно сообщила, обращаясь к коту, – это – Ларин отец. – Повернулась – Знакомься, Морской, – это Хутряк. – Нельзя было не заметить, что к коту она обратилась с куда большим почтением. – Хутряк – и кот, и вместе с тем наглядное свидетельство моей добропорядочности, – продолжала Двойра. – Однажды он сам к нам пришел и стал тут жить. Как в квартиру просочился – не знаю. Как дожил до 43 года – не знаю. Чем питался – понятия не имею. Мы его, по крайней мере, ничем не подкармливали. И даже наоборот. Ты знаешь, Морской, что всех собак-кошек-крыс и неохраняемых лошадей в нашем городе давно пустили на мясо? Мой завкафедрой, как одно из самых жутких воспоминаний зимы 42-го, рассказывал, что они с коллегой – оба большие любители животных и родители малолетних детей – специально тогда котами обменялись, потому что своего убивать куда сложней… И вот, в какой-то момент мы с соседкой доголодались до того, что решили – чем мы хуже всех. Выбрали время, когда детей не было дома. Соседка в свою комнату спряталась, я взяла скальпель и… в общем, не смогла. Целую вечность мы тогда с котом друг другу в глаза смотрели и так сдружились, что, когда соседка с криком «Ой, нет, не надо, я передумала!» к нам на кухню влетела, я уже и забыла, зачем скальпель в руках держу. Хутряком, кстати, кот как раз после того случая стал. До этого – облезлый был, тощий, страшно смотреть… А как сдружились – так вдруг расцвел, и такой мохнатый оказался, что соседка все собиралась хутро с него повычесывать да носки связать…

Слушая Двойру, Морской слегка отвлекся, к тому же внимание его привлекли разложенные по подоконнику газетные вырезки.

– А это что, Двера? – Морской с чувством неподдельной брезгливости прочел одну из статей. С виду вроде обычная газета, выполненная на манер той же самой «Соціалистичной Харківщини», но если вчитаться…

– Во-первых, я Вера, а не Двера! – На этот раз, похоже, Двойре не очень-то хотелось рассказывать, но деваться было некуда. – Во-вторых, что, сам, что ли, не видишь? Газета. «Нова Україна», при немцах тут выпускавшаяся. Я – человек читающий. С мартовской подпиской на «Соціалістичну Харківщину» обманули: деньги вперед вообще не слишком хорошая практика для наших времен. Так пришлось на «Нову Україну» переключиться. Я много номеров проштудировала. С самого 41 года почти все выпуски нашла. Сделала, вот, подборочку…